Виктор Житинкин - Повести

– То-то, я думаю, как будто мы на сборы на «Вооруженку» здесь собрались. И мы встречались с ребятами. Кто вроде на лицо знаком, а кто и нет. Но ведь сразу видно, кто, на что способен. Одним словом, если только это не соревнования какие-то, то в жизни я вообще ничего не соображаю, – поддержал разговор Николаев.

– Давай подождем до завтрашнего дня. Кстати, завтра мы должны быть в части.

– Нет, есть еще день.

– Значит, завтра еще пьем, – как будто издалека, послышался голос Виталия. Затем он громко икнул, рассмешив всех. Потом наступила тишина, послышалось все усиливающееся сопенье, кто-то всхрапнул, успокоился и, крепкий сон овладел молодыми людьми.

* * *

Утро следующего дня ничуть не прибавило ясности в сложившейся обстановке. Никто больше не появлялся, исчез даже дневальный по гостинице. Ну, его, конечно, можно было понять. Рядовой, вчера вечером, до такой степени был испуган, что не мудрено, если он прячется за одной из запертых дверей. Не век же будут обитать незваные гости, посягнувшие на его неприкосновенность и единоначалие на этой, порученной ему командиром, должности постоянного дневального гостиницы.

Офицеры проснулись от ярких бликов солнца на белых, крашенных мелом, стенах комнаты. Не было слышно и шелеста бесконечных струй дождя.

– Во! Это уже кое-что! – воскликнул Николаев Володя, выведя из депрессии нежащихся в полудреме офицеров. Сам он прикрывал огромной ладонью от слепящего солнца свои глаза, обрамленные длинными черными ресницами. Почти копией его, на соседней подушке, жмурилось лицо Виталия.

Полежав так, еще минут пять, молодые люди повыскакивали из постелей и с удивлением обнаружили на спинках кроватей свежие махровые полотенца, а на тумбочках лежали по куску «земляничного» мыла.

– Чего угодно можно было ждать от нашего бравого «Швейка», но такого…

– Так он же предчувствовал, что ты его, все равно, утром найдешь и вытрясешь все, что тебе нужно, – съязвил Астахов.

Смех коллег не изменил мрачной задумчивости, появившийся на лице у Владимира.

– Побриться бы еще, а то щетина, как проволока. Беда одна с ней. Перед подъемом, часов в шесть, побреюсь, как следует, пару лезвий «Спутник» затрачу – на мою щетину одного не хватает. А на построении, в восемь часов, командир уже замечание мне делает: «Товарищ лейтенант! После развода чтобы побрились и доложили!»

Объясняю ему ситуацию – не верит. Ну, не могу же я через час бриться, так и шкуру испортить можно.

– Не переживай, братец, пойдем лучше опохмелимся. И ничего, что с утра, к вечеру приведем себя в порядок. Завтра ведь, как-никак, на представление к новому командиру.

– Найти его еще нужно, – ответил Владимир.

– Не мы его, так он нас все равно найдет, если уж сильно нужны.

– Ладно. Идем все вместе, найдем, где перекусить. Кстати, в районе железнодорожного вокзала есть что-то, наподобие парикмахерской, да там же, в «Митропе» и пожуем, – предложил Астахов, по очереди заглядывая в глаза своих коллег.

Никто не был против.

Володя постучал в одну из закрытых дверей, где он, интуитивно, почувствовал присутствие солдата:

– Дружище, мы уходим, следи за порядком. Да! Еще прошу, не оставляй в душе обиды на меня. Будь настоящим бойцом.

За дверью послышалось сопенье и возня. Дверь открылась, в проеме стоял солдат – дневальный, одетый по полной уставной форме и, даже, в пилотке. Он отдал честь офицерам, сказав:

– До свидания! Успехов вам!

Николаев оторопел и прошептал:

– Ну вот. Что я слышу! Слова не отрока, но мужа! Спасибо, солдат!

– А вы, если что, приходите переночевать. Мне командир приказал, чтобы всех, кто с предписанием в новую часть прибудет, я размещал в нашей гостинице и обеспечивал всем, даже туалетными принадлежностями, – подумав, он вздохнул. – Говорят, что очень трудное задание у вас будет.

Последние слова его глубоко засели в сердцах и умах приумолкших офицеров.

Парикмахерскую нашли быстро, она оказалась недалеко от зеленого забора войсковой части. Брадобрей был один, поэтому пришлось по очереди входить в маленькую, но уютную парикмахерскую, остальные оставались снаружи. Обслуженный офицер выходил из помещения распаренный, с розовым оттенком лица, блестел, как «начищенный сапог» и улыбался, довольный собой и всем миром.

И до вокзала идти, чтобы перекусить, не пришлось. Буквально через квартал в глаза бросилась размашистая вывеска «Гастштедте Штадт N». Было еще утро, гастштедт только открывался и проветривался от густой сигарной и пивной вони. Помещение, куда вошли офицеры, даже проветренное, источало такой крепкий дух, что перехватило дыхание, тем более что все четверо были некурящими.

– Может, что получше поищем? – предложил Астахов.

Однако, знатоки гастштедтов, братья Николаевы, в один голос заявили:

– Ты думаешь, в других не так же? Все они одним миром мазаны! С вечера до глубокой ночи, Гансы смолят наперегонки свои сигары, да ведрами пиво цедят. Тут все стены насквозь пропитаны никотином и алкоголем. Думаем, что идти и искать еще чего-то не стоит. Принюхаемся. Это – один запах. Он безвреден.

Действительно, через некоторое время дышать стало легче, а когда опрокинули по стопке водки, запив ее пивом, все запахи вдруг пропали, и жизнь стала интереснее и светлее.

Стало интересовать буквально все: старинные столы и стулья, сделанные из массивного дерева; охотничьи трофеи, развешанные под потолком в два ряда, картинки на стенах, нарисованные детской рукой и даже сама хозяйка гастштедта, женщина, лет сорока, не то, чтобы красивая, но обаятельная и добрая.

Задорные искорки сверкнули в глазах Виталия Николаева. Он подошел к стойке, за которой копошилась обаятельная хозяйка гастштедта, и, часто моргая и хлопая длинными черными ресницами, стал о чем-то тихо, но вдохновенно говорить ей. Выражение лица женщины стало меняться прямо на глазах. Пяти минут хватило на то, чтобы она, из неприступной и принципиальной, превратилась в добрую и сочувствующую.

– О чем болтали? – допивая пиво, спросил его брат, когда Виталий вернулся от стойки.

– Кушать скоро будет подано, – с загадочной улыбкой тихо сказал он.

– Да ну! Не верю! – Вырвалось у Дмитрия. Он смотрел то на одного, то на другого из братьев, желая понять, правда ли то, что можно будет утолить голод.

– Вполне может быть, – сказал Владимир. – Ему с детства кличку «Дипломат» друзья прилепили. Уговорит, кого угодно. Да и после еще ни одна женщина ему не отказала. – Владимир говорил немного с иронией, чуточку с гордостью за брата, и все с улыбкой, посмотрели на Виталия.

Вскоре, действительно, за перегородкой зашипело, забулькало; до стола, за которым сидели изрядно голодные офицеры, донеслись запахи жареного мясного, вызывая бурное выделение слюны.