Михаил Лекс - Два процента от Бога. Роман-сказка

Проснулся мужик, смотрит – конечная станция. Вышли они с тёткой из вагона. На улице мороз градусов тридцать. Хорошо ещё ветра нет. Спросили они, как им на поле пройти. Им показали. Час, не меньше, шли они к полю. Дошли. Тётка, правда, стала сдавать. Тяжело ей стало. К тому же одеты они оба были нетепло. Он – в кедах и она – чуть ли не в сандалиях, да на босу ногу. Холодно тётке, да и ему нежарко. Но идти надо. Вот они уже и по полю ползут. А снега и впрямь, как во снах тех, сперва по колено, а затем и по пояс. Ну всё, как во сне том. Через три часа тётка померла. Он даже не заметил, как это случилось. Зарылась тётка в снегу, не смогла далее ползти, сил не хватило. А он даже не заметил. Через шесть часов увидел он, что в километре замаячила квартира его, та самая, что в снах ему мерещилась. Через то сил ему прибавилось. И дополз-таки до неё, дополз.

Правда, оказалась та квартира вовсе и не пяти комнат, а только одной, да к тому же на первом этаже, окнами на помойку, но отдельной. А его это уже не огорчило, потому как и не надо ему уже более-то. Жены и детей уже нет, а тётка куда-то делась. А ему одному и однокомнатной за глаза. Одного понять не может, почему та квартира, пятикомнатная, что снилась ему, без уборной была. Но этого-то он так понять и не смог, потому как не успел. Помер он в аккурат на третий год, как обрёл счастье жизни своё. А квартира та под судом сейчас. Наложили на неё арест. По случаю суда, детишки его, наследники, не смогли полюбовно квартирку папашину поделить, а нанесли себе тяжелые увечья в пьяной драке, что случилась под Новый Год, в той самой квартире. Но это уже совсем другая история.

Закончив рассказ, Святозар глупо улыбнулся. Святозар тогда произвёл на Фёдора Михайловича сильное впечатление. Решил Фёдор Михайлович, что возьмёт Святозара к себе в ученики.

6

И вот сегодня настал тот день, когда Фёдор Михайлович решил ознакомить со своим творением своих друзей. Одно плохо. Надо же было такому случиться, что вот именно сегодня Фёдор Михайлович приболел. Как сказал ему по телефону священник новой церкви: видно кто-то его расстроил. По мнению этого священника, человек заболевает тогда, когда его расстраивают.

Уже в лесу Фёдор Михайлович почувствовал першение в глотке и стал думать о том, кто бы его мог расстроить. «Может жена? – думал он. – Хотя… вряд ли. Скорее мать. Или не мать? Нет, это я из-за сына и его болезни, наверное. Нет. Всё это от нового строительства. Где денег взять? И надо-то немного, тысяч двести-триста долларов. Да где взять-то их, вот в чём вопрос»?

Так рассуждал он, собирая грибы, и так же рассуждал и теперь, когда сидел у камина и сушил ноги. Фёдор Михайлович вспомнил, как наткнулся в лесу на странного человека: грязного, небритого, голодного и обессиленного долгим скитанием.

– Богом прошу, помогите, – взмолился странный человек. – Я заблудился, семь дней ничего не ел.

– Ты кто? – испуганно спросил его Фёдор Михайлович.

– Я губернатор города, – отвечал путник, – Грибоедов я.

– Зачем ты здесь? – спросил Фёдор Михайлович.

– Так ведь это участок мой, – отвечал Грибоедов. – Я здесь у себя. Только вот заблудился я. Вы вот как здесь? – в свою очередь поинтересовался губернатор у Фёдора Михайловича.

Фёдор Михайлович ответил, что он местный житель, что живёт здесь уже года три, и будет рад помочь губернатору.

От воспоминаний Фёдора Михайловича отвлекла его молодая жена, Настасья Филипповна, свадьбу с которой уже сыграли, но официально отношения с которой ещё не оформили, потому как первая жена развод не давала. Настасья Филипповна позвала его к столу, где уже всё было накрыто и гости сидели на своих местах и ждали только его. Фёдор Михайлович нехотя поднялся и поплёлся к гостям.

За овальным дубовым столом огромных размеров сидели семнадцать человек, не считая хозяина и Настасьи Филипповны. Святозар сидел по правую руку Фёдора Михайловича. Далее, по кругу, против часовой стрелки, сидели остальные гости. Писатель сидел по правую руку Святозара. Следующим за писателем сидел министр трамвайных и троллейбусных путей сообщения. После сидели пять странных и некрасивых женщин: Тамара, Светлана, Яна, Валентина и Галина. Галина была замужем за Юрием, вторым учеником Фёдора Михайловича, остальные четыре женщины были её подругами. Самого Юры там не было. Накануне они повздорили с Фёдором Михайловичем и Фёдор Михайлович велел Юру не пускать.

Сразу за женщинами сидел президент, по правую руку которого сидел спасённый Фёдором Михайловичем губернатор нашего города, Грибоедов. Далее – директор коммерческого банка. После банкира шёл управляющий делами президента, славившийся в нашем городе тем, что шил занавески. За ним сидел сын хозяина от первого брака, Михаил Фёдорович. Рядом с сыном сидела пожилая женщина, она же лидер либеральной партии и одновременно с тем кассир в универсаме. После был министр внутренних проблем. За ним – борец с коммунистами и директор универсама, где кассиром работала лидер либеральной партии. Во главе стола, как я уже говорил, – Фёдор Михайлович, а по левую руку его – Настасья Филипповна. Настасья Филипповна сидела между мужем и директором универсама.

Все ждали выступление хозяина. Фёдор Михайлович встал из-за стола, и за ним поднялись остальные. Оглядев присутствующих, Фёдор Михайлович поднял хрустальный бокал, до самых краёв наполненный коньяком.

– Иван Иваныч, – начал Фёдор Михайлович свою речь, – никогда не хотел меня понять. Скорее всего, Он даже не пытался сделать это. Все мои старания направлены были на то, чтобы услужить, угодить Ему. А Он не только не замечал, но, как выяснилось позже, вовсе не нуждался в этом. И тогда я решил, что хватит быть Его, как это лучше выразиться, тенью, что ли. Я пытался сказать Ему, что я уже не тот, что был вчера. Я пытался, но не смог. Всё поначалу складывалось не так уж и плохо. Я делал то, что от меня требовалось, и делал это лучше, чем кто-либо. Как результат этого, я был возвышен над всеми. Я стал вторым, после Ивана Иваныча. И мне не надо было большего. Тот не прав, кто полагает, что я захотел стать таким, как Иван Иваныч. Меня всё устраивало и всех устраивало всё. Но не Его. И тогда он решил, что иметь послушных рабов для него мало. Он захотел другого. Он захотел владычества Вселенского масштаба. Что это? Скука? Не думал, что от добра добра не ищут? Нет. Он всё хорошо знал. Он прекрасно знал, что делает. А я для Него здесь не играл никакой роли. И тогда Он решил прибрать себе в единоличное владение дух человека. Когда Он мне рассказал об этом, то я сперва не поверил. Он что-то говорил, но я уже ничего не соображал. Гнев, обида затмили мой разум. Как, после всего, что я, что мы делали для него, Он решился на такое? Нам отводился удел низших. Я становился уже не вторым, а никаким. Не только человек, но и все мы ставились в положение рабов вечных. И всё ради Него?