Гаджимурад Гасанов - Млечный путь Зайнаб. Шах-Зада. Том 3

Пустой, обтянутый изнутри красным шелком шатер казался ему огромным, холодным и чужим. Он сел у погасшего очага, кочергой ковырнул кучу серого пепла – в нем не было ни одной живой искры, которая бы обогрела его душу, дала надежду его мечущим мыслям. Глухое, томящее раздражение колючим комом нарастало в нем. С озлоблением думал он о Шах-Заде с податливым, как упругое тесто, телом, но недоступным и мстительным сердцем.

– Что за женщины живут в этих диких, неприступных горах?! – вдруг заорал шах, с размаху бросил кочергу в упругую войлочную стенку шатра и проткнул его насквозь. – Они светлы, как звезды, красивы, как белые розы! Но вместе с тем горды, неприступны, непокорны и тверды, как их горы!..

С того дня, как коварный колдун Мерден на берегу Рубас-чая застал врасплох Мирзу Калукского и выкрал Шах-Заду, она сникла, гасла, как свеча, чахла, как трава в знойной степи. Опустела ее душа, свет померк в ее глазах, окаменело ее сияющее луной лицо. Она сутками стояла на коленях в молитве, прося своей смерти у Аллаха, или сидела у окошечка шатра, долго думая, и бесшумно плакала по ночам.

Мирза, сильный, красивый, нежный, светлый, как солнечный блик на поверхности горной речки, за трое суток совместного пребывания перевернул ее душу. Когда она полюбила, поверила в него, стала перед ним раскрываться, как дикий цветок, дав силу, целебную влагу любви, ее бросили в кипящий котел бесконечных страданий, горя и слез.

Одно утешение предостерегало пленницу шаха от самосуда: под сердцем она несла ребенка, зачатого от Мирзы Калукского. Она родила сына в гареме шаха. Улучив момент, переправила сына тайными тропами к сестре Мирзы, на их стойбище.

«Я дочь бека, но, как рабыня, привязана к шатру ненавистного шаха, – по ночам причитала Шах-Зада. – Я его бессловесная наложница, я обезличена, как скот в его стойле. Мирза вдалеке и находится по ту сторону баррикады. Он, возможно, даже не представляет, где я могу находиться. Даже если он знает, из гарема шаха мне обратной дороги нет. А если он вызволит меня из этого плена, после такого позора я наложу на себя руки. Кому нужны объедки после трапезы степной гиены? Шакал и тот от них отвернется. А Мирза – горный барс! Он предпочитает только самое свежее «мясо», пахнущее горными травами. Мясо газели, к которому прикоснулась гиена, подборщица падали, начинает вонять. Протухшее мясо газели отгоняет барса, подобного Мирзе Калукскому, но приманивает к себе подборщиков падали. А таковым является Надыр-шах. Сегодня я стала искалеченным музыкальным инструментом в коллекции шаха, оборванной струной на его сазе! В моем положении надо искать не встречи с сыном и Мирзой, а скорой смерти. Иначе, своим позором навлеку тень на них. Хотя… хотя есть крохотная надежда на мое высвобождение из темницы шаха. В последние мгновения расставания Мирза поклялся найти меня. Где он меня найдет, в гареме шаха?! Дорога в его гарем всем мужчинам, кроме ненавистного гаремного евнуха, закрыта. Я пропала, навеки пропала…» – И Шах-Зада навзрыд заплакала…

Надыр-шах чувствовал, что непреходящая злость захлестывает всю его душу. Он вскочил с тахты, запахнул халат, затянул пояс, сделал несколько неуверенных шагов в сторону шатра Шах-Зады, но на полпути остановился. В эту минуту шаху никого из своих жен и наложниц, кроме Шах-Зады, не хотелось видеть. А Шах-Зада не то, что понять или согреть его душу – даже видеть не желает. Развернулся и направился в шатер, где он сегодня собирался созывать военный Совет.

Перед входом в белоснежный шатер скопились военачальники, снабженцы военного провианта, продовольствия, представители дипломатических миссий. Они ждали его прихода, а шах шел мрачнее тучи, окруженный личной охраной. Шах передал секретарю, что сегодня он не будет принимать представителей дипломатических миссий. Каждому из них, пока шах не освободится от решения важных внутригосударственных задач, для отдыха недалеко от шатра был поставлен отдельный шатер.

День начинался с приема военачальников, ханов, терпеливого разбирательства бесконечных споров, ссор, разыгрывающихся между командирами, с их примирения, наказания, награждений. И сколько ни суди, ни ряди, дел не убавляется. Шаху не хватало времени оглядеться вокруг, спокойно подумать о животрепещущих вопросах, стоящих перед ним на войне с дикими необузданными горцами. Нет, если хочешь одолеть врага, надо править по-иному! Ему надо вообще отойти от решения мелких вопросов, ссор, происходящих между его подчиненными. А беспощадно бить табасаран, кара-кайтагцев, ахты-паров, лакцев, тавлинцев, аварцев. После сокрушительного поражения в аварском селении Чох он закрылся в крепости Иран Хараб, расположенной севернее Дербента. Туда надо собрать все разрозненные, разгромленные в Аваристане силы. И вопреки планам, разработанным его ставкой в начале нашествия на Дагестан, приходится готовиться к затяжной войне с ним. Шах хотел навсегда закрепиться в Горном крае.

Надыр-шах, в коротком приветствии вскинув руку, угрюмо прошелся мимо командиров от рядов, дружин. В шатре собрались его ближайшие соратники, военачальники: Мухаммед Фетх Али-хан, Абдали Гани-хан, Гайдар-бек, Джалил-бек, сердар [9] Сердар – командующий иранской армией. Сефи-хан, минбаши [10] Минбаши – военачальник тысячи. , серкары [11] Серкар – высшее военное лицо иранской армии. . Надыр-шах в сопровождении своего визиря, помощника, прошелся к золоченому креслу из слоновой кости, обтянутому небесно-голубым шелком. Перед креслом стоял массивный стол из слоновой кости. Он обвел цепким взглядом командиров, собравшихся в шатре, и присел. Перед ним в заискивающей улыбке растянулись губы, в почтительном поклоне согнулись спины. Стихший было шепот военачальников возобновился, как только шах присел на свое место.

«О чем они говорят? Об удачной охоте на оленей в горах? О том, у кого скакун резвее? Кто и сколько табасаранских, тавлинских, лезгинских красавиц взял в плен и тайно отправил в Персию, к себе в гарем? Кто сколько добра награбил и припрятал от шаха? Кто из них вчера больше всего чихиря выпил в армянских тавернах, в еврейских харчевнях Дербента? Шутят, зубоскалят, ехидничают. Двуличные подвальные крысы, трусы!» – шах зло улыбнулся, еще раз обводя их ненавидящим взглядом.

– Вы для чего собрались здесь? Чесать языками? – Его сердитый голос заставил военачальников замолчать. – Вы будете чесать языками, зубоскалить, а я – сидеть и разбираться, кто у кого увел рабынь, табун коней, гурту овец, почему от одного военачальника к другому сбежали рабы, нукеры?! Хватит! Мне надоели ваши интриги! Не пора ли вам установить в дружинах надлежащий порядок? Думаю, пора… Слушайте мой приказ: отныне в войсках будет жесточайшая дисциплина! Вы, мои соратники, военачальники, будете настойчивы, неуступчивы в выполнении моих приказов! Все остальные командиры: сотенные, десятники, тыловики – подвластны вам. Я буду за все взыскивать с вас, вы – с подчиненных командиров. Вы все поняли, военачальники?