Ирина Витковская - Три книги про любовь. Повести и рассказы.

Ну, ты моё финансовое положение знаешь.

– Не обессудь, – говорю, – нету пяти рублей… На троллейбус – и то нет, пешком до храма хожу.

Он отошёл, походил-походил, и опять, теперь с другого бока:

– Ма-а-атушка, дай пять рублей, голодаю…

– Да нет у меня, – шепчу, – не обманываю я, нет денег…

Опять отошёл, пошатался, и снова ко мне:

– Владычица, подай хоть сколько…

На «владычице» я сломалась. Полезла в карманы – собрала медь – в одном кармане две монетки по десять копеек, в другом одна.

– На, – говорю, – сколько есть…

А он, гад, взял, побренчал медяшками, пристально на меня посмотрел, и, шёпотом, сволочь такая:

– А может, ко мне поедем, а? Ну – или к тебе…

На меня столбняк напал. Стою, глазами лупаю. Смотрю, как он надо мной нависает и игривым голосом мурлычет гадостно:

– Ты, – говорит, – давно мне нравишься…

Ну не сволочь, а?

Его счастье, что всё это в храме произошло. За церковной оградой ох я бы ему ответила…

Людской поток выносит из метро молодого человека довольно приятной наружности. Он не модно, но весьма добротно одет: песочный двубортный плащ, брюки (а не джинсы), на голове не совсем типичная для его возраста «шахматная» шляпа с маленькими полями. В руках – потёртый, тяжёлый, довольно объёмистый пакет.

Только шагнул на улицу – цыганка: косынка кульком, мужской пиджак в комплекте с креп-жоржетовой цветастой юбкой, зубы золотом горят:

– Залато-о-ой! Падай на прапитание-е-е… Сегодня праздник большой… Дети маленькие-е-е, жить трудна-а-а… Падай ради бога-а-а…

Всё, приклеилась намертво. Выбрала жертву. Сто человек рядом облегчённо вздохнули: слава богу, не меня…

А жертва… Жертва реагирует совершенно не так, как это сделали бы мы, обычные пешеходы и пассажиры метро.

Молодой человек сам бросается к цыганке, обнимает её одной рукой, радостно-проникновенно смотрит в глаза и увлекает в сторонку. Около стены он ставит пакет и извлекает яркую нетолстую книжечку. Не убирая руки, он гладит цыганку по рукаву пиджака, изредка ободряюще похлопывая:

– Дорогой вы мой человек! Вы даже не представляете, насколько по адресу обратились! Вам трудно живётся? У вас тяжело на душе? Господь никогда не оставляет сирых!

Речь его звучит громко, красиво; ясные, проникновенные слова взмывают над толпой, как вещие птицы: «…слово Божие… придите и прикоснитесь… вместе мы сможем…»

Даже цыганка заслушалась. Через несколько секунд она пошлёт его, конечно, и уже её напутственные слова полетят под сводами перехода, как каркающие вороны.

Но пока: открытый в изумлении рот, полный сверкающих золотом зубов, вытаращенные глаза, сбившаяся набок косынка кульком…

Класс, а?

Было это – в незапамятные времена. Нам с мужем тогда только-только за двадцать пять «перевалило». Проживали мы в маленьком уральском городке, перестройкой ещё и не пахло. Жизнь была нищая, но весёлая…

Солнечным, чудесным сентябрём вышли мы из леса после недельных блужданий в районе горы Денежкин Камень. Неистовой красоты осенний лес, музыка ночной реки (Шегультан это был? Шарп? – уже не помню)… И небо – словно дырчатая чёрная ткань над головой: выползешь в полночь из охотничьей избы по надобности и задохнёшься – весь сон долой… Голову кверху задрал – звезда по носу царапнула. И мысли сразу – о тех, древних, что со священным ужасом так же стояли здесь, и о тех, кто через столетия будут стоять, объятые темнотой, пересыпанной алмазной пылью…

Короче, вниз сходишь не то чтобы слегка, а даже очень здорово обалдевший и не можешь сперва адекватно воспринимать окружающую действительность.

Вот так, будучи немного не в себе, наша четвёрка и ввалилась в вокзал города Серова.

Взяли билеты до станции назначения и вышли в сквозные двери на перрон. Этот сейчас я понимаю, что уже в здании вокзала ощущалось что-то неладное – у кассирши были испуганные глаза и напряжённое лицо, кто-то за стеной отчаянно кричал в рацию, а у самого выхода железнодорожник в форменной фуражке (дежурный по вокзалу?) никак не мог решиться выйти к прибывающему поезду и вытирал платком лысину, то и дело снимая свой головной убор.

Ну а мы смело толкнули дверь – и оказались… в цыганском таборе. Это сонмище цыган гомонило, сновало и вообще жило своей жизнью на перроне города Серова в ожидании поезда Серов – Москва.

Впечатление цыгане производили ошеломляющее. Они за считаные минуты обжили привокзальное пространство, как клочок земли под вольным степным небом: между перронными фонарями были натянуты верёвки, на которых моталось какое-то тряпьё; огненным флагом развевался драный плюшевый ковёр. Слева, где заканчивалась платформа, перед какими-то подсобками, полыхал костёр, над ним – на чугунном тагане – котёл. Цыганский подросток огромным деревянным веслом помешивал булькающее варево. На куче песка рядом с вокзальными дверями сидел абсолютно голый чумазый младенец. Всё двигалось, громко говорило, приставало к пассажирам, ожидающим свой поезд.

Пассажиры пребывали в панике. Глаз выхватил женщину, повернувшуюся лицом к стене вокзала и закрывшую собой чемодан и мальчика. Слух резанул женский визг – визжала тётка, держа свою поклажу обеими руками, а на неё наступала босая гадалка, нахально улыбаясь…

Мы, к счастью, интереса для табора не представляли – брезентовые штормовки, прожжённые костром, видавшие виды рюкзаки, ободранные вибрамы… Стояли, опираясь рюкзаками о стену. Надо было ещё сориентироваться, где будет наш вагон. Неужели в соседях с табором поедем? – билась в голове у каждого ужасная мысль. Но никто её не озвучил.

Прибыл наряд милиции. Вместе с ними из «козла» вышел седовласый полковник – видимо, начальник местного отделения. Подтянулись работники станции в форменных фуражках. Но пробраться через плотную цыганскую толпу можно было с трудом и только боком.

Подали поезд. Цыгане заорали и ринулись к первому вагону. Подножка была ещё не откинута, проводница только-только открыла дверь. Перед вагоном стояла милиция, начальник отделения и начальник вокзала. От третьего вагона пытался пробраться начальник поезда.

Начальник милиции прокричал какое-то объявление – что-то про никто… по билетам… организованно. Его слова утонули в вое, свисте, рёве цыганской толпы. На материнских руках взлетели младенцы – ими размахивали и тыкали в морду представителям правопорядка. Босая гадалка, не выпуская цигарки изо рта, яростно рванула кофту на груди – зазвенели мониста, мелькнуло голое тело. Начальника шарахнули спиной об вагон; высоко полетела фуражка… Цыганята, как обезьяны, запрыгнули в тамбур и опустили подножку. Цыганская толпа хлынула внутрь.