Паратиков Павел - Шаг на пути к небу. Роман

– Ты, Антип Поликарпович, меня не понял. Я гутарю не за то, что Он нас бережет, а за то, что всё, что с нами происходит, енто с Его ведома и позволения.

– И за какие, скажи, прегрешения, с Его позволения, Россию в такую задницу окунули? Ладно, с нами понятно, нас есть за что, а вот ты – то как? А знаешь сколь тут политических? Пруд пруди, и половина из них, за анекдоты сидят, да за языки длинные. А священников, сколько по лагерям, мама родная.

– Один каторжанин уже говорил такие слова, и первым переступил врата рая.

Отец Вячеслав посмотрел в его глаза.

– Осознание своей греховности – это первый, и очень важный шаг на пути к Богу. Его ты уже сделал. Второй шаг – это осознание Его святости. Понимание того что Он, Святой и Праведный, не совершил ни одного греха, и безвинно принял мученическую смерть на кресте, дабы нам, которые заслужили это, не оказаться на этом кресте. Он, Безвинный, взяв нашу вину на Себя, нас оправдал. А ты говоришь за анекдот.

– Да мне рая не видать, как своей селезёнки, которую мне вертухаи отбили, – он помолчал.

– А хотелось бы, если честно, да грехи не пусчают.

– А ты думаешь, у того вора и разбойника, что рядом со Христом на кресте висел, меньше грехов было? Думаю, может даже побольше, и ничего, простил Господь кающегося грешника. В том-то и сила наша, и спасение. И это третий шаг, который сделал тот разбойник. Исповедав свою греховность, и осознав Его святость, он попросил «Вспомни обо мне Господи, когда будешь в Царствии Твоём».

Все вокруг притихли, слушая диалог вора и священника.

– Не далеко от тебя Царствие Его, Антип Поликарпович.

Казначей молча смотрел на него, ловя каждое слово, и пытаясь успеть переварить всё, что он говорил.

– Вот ты гутаришь, за что? – продолжил батюшка.

– А нечто сам не ведаешь? Царя, Помазанника Божьего убили, вот от того и проводит нас Господь через горнило. Потому как, мы все повинны в его смерти. И ты, лиходей, и я поп, и князья, и дворяне, и казаки больше других, потому как Богом призваны на защиту веры Христовой. От того и страдают более многих.

– О, слышал полковник, ты больше всех виноват, от того тебе пятнашку и впаяли.

Антип посмотрел на немолодого зека, лет шестидесяти. Тот, встав, подошёл к столу.

– Разрешите представиться, – обратился он к батюшке.

– Полковник Уссурийского казачьего войска, Водянский. Истинно вы всё говорите, отец Вячеслав, как есть истинно. Не уберегли мы веру Христову в своих сердцах, царя – батюшку не уберегли, церкви свои, от того и приняли по полной.

Он присел на нары рядом со столом.

– На всех вина лежит за смерть царёву, – продолжил священник.

– Но благ и милостив Господь. И будет ещё реять над Россией триколор, и взойдёт на престол империи монарх, и помажет его Господь на царство. Не знаю, сколь годов для ентого понадобиться, может пятьдесят, может сто, а может и по более. И если за эту веру мне придётся в карцере помереть, я на это согласный.

Водянский перекрестился.

– Дай-то Бог.

Антип обвёл слушающих взглядом, все обступили стол.

– Ни дай Бог, какая-нибудь сука, стуканёт на батюшку, на перо посажу, без лишних разговоров, политические, вас касается.

– Да не стращай ты их, Антип Поликарпович, на всё воля Божья.

– Ну, ты отец Вячеслав даёшь, хорошо тебе, у тебя на всё воля Божья. И сколько ж тебе за твои проповеди наболтали?

– Да, самую малость, – усмехнувшись, ответил батюшка.

– Десять лет, с учётом рецидива.

– Так ты у нас ещё и не первоход.

– Выходит так.

– Ну, Бог даст, уживёмся.

Казначей поднялся из-за стола.

– Благослови, батюшка.

Он сложил руки для благословения и наклонил голову. Священник встал.

– Во имя Отца и Сына и Святаго Духа, аминь. Он перекрестил его.

– И меня благослови, батюшка, – прошепелявил Беззубый.

– Во имя Отца и Сына и Свягаго Духа, аминь.

– И меня.

Водянский тоже подошёл к нему. Постепенно, за благословением выстроилась большая очередь.

В барак вошёл начальник лагеря Глушко, с двумя солдатами.

– Ну, я так и думал, – усмехнулся он.

– Как же вы меня достали, со своей религией, безмозглые фанатики. Взять его, и в карцер, – приказал он солдатам, не раздумывая.

Те быстро схватили отца Вячеслава и вывели вон.

– Ну – ну, – опять усмехнулся Глушко.

– Рабы Божьи? Я вам устрою рабов Божьих.

Презрительно плюнув, он вышел вслед за своими солдатами.

– Вот же тварь, опять началось, и этого заморит, падла, – зашепелявил Беззубый.

– Нужно что-то делать, Антип Поликарпович, – подошёл к нему полковник.

– Как пить дать, убьет он его. Нельзя этого допустить, нужно что-то делать.

– Ша фраера, слухай сюда, – поднял руку Казначей.

– Батюшка правильно говорит, с нашего молчаливого согласия, краснопёрые над Россией глумятся, царя нашего убили, священников наших убивают, да церкви рушат. Сколько ж можно-то?

– А что мы можем, Антип Поликарпыч? – перебил его зек, со шрамом на лице.

– Ты полковник тоже заладил, делать, делать, а что делать то?

– Кое-что можем. Он вон, на смерть верную идет, улыбаясь, а нам, слабо? Короче так, фраера, объявляем всем бараком голодовку, пока батюшку не вернут. Ни дай Бог увижу, что кто-то по углам шкерится и жрёт, заставлю руку свою сожрать.

Глушко доложили, что третий барак, в полном составе, уже второй день, отказывается от еды. Он вызвал к себе Казначея.

– В чём суть вопроса? – посадив его перед собой, негромко спросил начальник.

Зная об авторитете Казанцева, Глушко старался иметь его расположение. Несколько лет назад, Казначей одним своим словом остановил бунт в лагере, который чуть не стоил ему погон.

– Зачем священника моришь, гражданин майор?

– А, вот в чём дело, – по обыкновению усмехнулся тот.

– За попа мазу тянете?

– Отпусти его.

– А если не отпущу?

– Получишь сто трупов, отъехавших с голодухи. Как думаешь, с таким раскладом, скоро ты станешь гражданином подполковником?

Антип говорил спокойно и размеренно, это придавало его словам серьёзности. Майор видел это, и это его пугало. Он понимал, что со ста трупами, ему не то, что погоны, ему головы не сносить.

– А что ты за того не впрягался, или тот плохо проповедовал? – с ехидством в голосе, решил поддеть его Глушко.

– Нет, хорошо проповедовал, не думал я просто, что ты его убьешь. Этого я тебе убить не дам.

– Хм, не даст он, герой. Да не убивал я его, он сам помер, слабеньким оказался. А может его Бог к рукам прибрал? – продолжал тот ехидничать.

– Я ж против Бога не попру, ну призвал его Господь, что тут поделаешь. Я вот не пойму тебя Казначей, ты ж вор, ты, когда у людей крал, тоже о Боге думал? Молился, наверно, перед каждым делом? Или ты с каждого дела попам часть отстёгивал, что бы они тебе грехи замаливали, а сейчас по старой памяти, мазу за них тянешь?