Сборник - Сто дорог к истине. Сборник участников V-ого Всероссийского фестиваля русской словесности и культуры «Во славу Бориса и Глеба»

На вой бомбёжки выскочила мать.
Что делать ей, не понимая толком,
Не в силах крикнуть, только застонать
Смогла она, сражённая осколком.

Собрав остатки материнских сил,
Отчаянно на сына бросив тело,
Но тот осколок в грудь её сразил…
Закрыть родное так и не успела.

На всё село остался лишь один
Из всех в живых четырёх лет парнишка.
Стоял среди дымящихся руин,
Блуждая взглядом, как немой воришка.

А он стоял среди погибших тел,
Раскрыв глаза на зарево в полнеба.
Ещё не понял, что осиротел,
Держа в руке ржаную корку хлеба.

Прижавшись к маме, как домашний кот,
Сухую корку, что слезой полита,
Он ей совал в полуоткрытый рот,
Не понимая, что она убита.

Я – Пересвет. Как лес, мечи и пики —
Полки сомкнулись в плотные ряды.
Я бьюсь перед сраженьем в поединке
Перед лицом Отчизны и Орды.

Один я в поле, и не кликнуть друга,
Хотя за мной стотысячная рать,
Поможет мне наш Бог, моя кольчуга
И всё уменье насмерть постоять.

Там Челубей-батыр, любимец хана,
В бою искусный и свирепый лев:
Копьём он пробивает, как тараном,
С тридцати трех сажéней русский шлем,

А то волчком неистово закружит,
Оглушит криком, обовьёт камчой,
Наскочит ястребом, обезоружит
И голову снесёт кривым мечом.

От крови часто пьян и от кумыса,
Меняя меч на плети и пруты,
Сдирает шкуры пленникам, как крысам,
И переламывает им хребты.

И здесь он перед русскими полками,
Играя силой, нагло гарцевал,
Свистел, грозил копьём и кулаками,
Глумился, наше поле осквернял.

Но видел я: хитрит кровавый кочет —
А вдруг юнец сорвётся? Уж тогда
Его он показательно растопчет,
Как топчет Русь проклятая Орда.

Я должен с ним сойтись в смертельной схватке:
Я в сечах вырос, стал и твёрд, и сед,
И у меня на все его повадки
Готов ответ и припасён секрет!

Святой отец мой, твоему совету
Я буду верен до последних сил:
Твой вещий сон уже предрёк победу,
Меня на поединок вдохновил!

Когда я выехал, как из тумана,
Простой и не закованный в броню,
Наверно, сжалось сердце басурмана,
Враг вздрогнул, будто чуя западню.

Он не нанёс издалека удара,
Не стал юлить, кривляться, принял мой —
Лоб в лоб, копьё в копьё и ярость в ярость,
Как встреча молний, – конный встречный бой.

И я, ликуя, взмыл над полем брани,
Преблагодарный небу и судьбе:
Сейчас во имя духа Русской Рати
Загинет перед миром Челубей!

Рука крепка, вдыхаю полной грудью,
Мне дорог этот необъятный миг,
Расцвеченный воспрянувшею Русью,
Безудержной лавины первый сдвиг.

Вот с грохотом переплелись копыта,
И будто в грудь ужалила змея,
Вот рухнул Челубей, насквозь пробитый,
Вот душит кровь, качается земля…

Теперь мне надо проявить уменье:
Прилипнуть к гриве прочно, как смола,
И мёртвому какое-то мгновенье
На всем скаку не выпасть из седла!

Всё гуще пелена, всё ближе братья…
Пошли мне, Господи, последний вздох,
Чтоб я упал в их крепкие объятья
И до конца Святой исполнил Долг!

Я вспоминаю первый бой, как сон:
Наш батальон был плотно окружён,
И смерть смотрела каждому в лицо,
Но мы готовились прорвать кольцо.
Безбожно низко пролетал снаряд,
Когда привстал над бруствером комбат, —
Лишь брызнули на шёлк сухой травы
Плечо и полумесяц головы…
Из шока вывел нас опять на старт
Застенчивый очкарик-лейтенант:
Он крикнул или попросил: «За мной!»
И мы пошли за ним в неравный бой.
Мы вздыбились над полем, будто взрыв —
Наш батальон метнулся на прорыв.
Сквозь пекло перекрестного огня
Мы раненых тащили на ремнях,
Стреляли залпом, падали, ползли
По складкам перепаханной земли.
И вёл нас лейтенант бросками тел
От точки к точке, где слабей обстрел,
По стыкам в укреплениях и швам,
По перелескам и глубоким рвам,
По кривизне пунктиров между мин,
По скатам суходолов и ложбин,
По промахам чиновников штабных,
По грани между мёртвых и живых.
Мы были злы от пота, фляг пустых,
Пробитых, как у мёртвых, животы,
А командир легко брал этот кросс,
То припадал к земле, то в полный рост
Вдоль камуфляжных батарей шагал,
Как будто бы читал планшет врага.
Для рукопашной не был он силён,
Когда же в клин собравшись, батальон
Вонзился в гущу вражеских траншей,
Чтоб перерезать щупальца клещей,
Очкарик, привязав очки бинтом,
Сшибал прикладом и колол штыком,
Страшил гримасой, словно бой – игра,
И матерился и кричал «Ура!»
И каждый дрался выше сил, как чёрт,
И стало ясно: батальон пройдёт,
Проломится к дивизии своей
Сквозь тысячи заслонов и смертей.
И в том бою, жестоком и крутом,
Стал лейтенант мне братом и отцом,
Ориентиром и поводырём
На всю войну и на всю жизнь потом.
Но я дойти до наших не успел:
Попал у речки в снайперский прицел!
Когда ж меня прошило, как иглой,
И лейтенант склонился надо мной.
Я умолял судьбу и рай, и ад,
Чтобы его не испарил снаряд.

Я упал на горячую осыпь,
А меня ещё пару секунд
Ищут пули, как жёлтые осы,
И жужжат, и щебёнку секут.

К сожаленью, мундир мой – не панцирь:
Вот реальностью муторных снов
В сгустках крови сочится сквозь пальцы
Ибрагимов душистый плов.

Потроха на земле – слишком круто!
Я не чувствую боли сквозь шок,
В восемнадцать поверить-то трудно,
Что пришёл твой последний срок.

Вдруг я рухнул обрубленной веткой,
У судьбы захлестнулась канва,
И моя одноклассница Светка
Вдруг – невенчанная вдова…