Борис Давыдов - Ступени

А с теми же медсёстрами Иван почувствовал себя с недавних пор неким героем, эдаким разведчиком, которому надо обмануть разведчиков другой стороны. Поэтому он смотрел и на медперсонал в целом, и на сослуживцев как человек, знающий больше, чем они. Чувства стыдливости у него в этом случае не было. Кого стесняться, молоденьких медсестёр? Стыдливость, как и скромность (примерно так рассуждал он) хороша для девушек, но не для человека, которого обманули, можно сказать, предали. Возможно, исходя из такой вот логики, Иван и не чувствовал ни перед кем своей вины, стыдливости тоже.

Через десять дней его выписали из медсанчасти. Начальник медсанчасти сказал капитану Киселёву, что если у рядового Молодцова состояние здоровья останется прежним, то придётся его направить в госпиталь.

Павел подсказал беспроигрышный вариант, который всеми правдами и неправдами надо довести до логического завершения. Главное – не поддаваться ни на чьи «профилактические» беседы – ни капитана Киселёва, ни старшины роты, ни замкомвзвода.

Наконец его вызвал к себе командир роты, майор Барский.

Иван, как положено, отрапортовал, что явился. Майор смотрел на него долго, изучающе. Насмотревшись, он спокойно, даже по-отечески, начал разговор.

– Молодцов, а я думал после школы тебя замкомвзвода сначала поставить, а немного погодя – старшиной роты. Нынешний старшина осенью демобилизуется. Ты как смотришь на такой вариант?

Иван хотел было сказать майору, что случайно в эту школу попал, что он кандидат в мастера спорта по боксу, чемпион… Но что командир учебной роты может пообещать? Перевести поближе к дому, в спортроту? Не сможет. Тогда какой смысл, как говорит Мартушка, демагогией заниматься?

– Товарищ майор, если у меня всё будет нормально, вы знаете, что я имею в виду, то я с радостью останусь в школе. Но таблетки, как вам известно, наверное, мне не помогают. Я не знаю, может, в госпитале могут помочь? Может, там за неделю меня вылечат. – Последние слова Иван произнёс, с мольбой глядя на майора, как будто от него зависела вся его дальнейшая судьба.

Тот погладил подбородок, поправил галстук и, тяжело вздохнув, спросил:

– Так у тебя что, серьёзно с этой… – Он неопределённо покрутил кистью руки и добавил: – детской болезнью?

– Оказывается, серьёзно, если даже врачи не могут помочь.

– Ваня, – вдруг просто, задушевно произнёс командир, – давай представим на минуту, что со здоровьем у тебя всё в порядке. В этом случае ты как бы повёл себя?

– Товарищ майор, также честно, как и сейчас. А вы считаете, что я не полностью выкладываюсь в настоящее время? Товарищ майор, ко мне, как вы знаете, нет претензий ни со стороны замкомвзвода, ни со стороны командира взвода, товарища Киселёва. Зря вы не верите мне…

Барский побарабанил пальцами по столу.

– И всё же смотрю я на тебя Молодцов, глаза у тебя куда-то внутрь прячутся. Когда честно говорят, глаза смотрят по-другому, открытее, я бы сказал. Но я не прокурор, всего лишь командир роты. И если всё же захочешь мне сказать правду, я всегда тебя выслушаю. И о нашем разговоре, не узнает никто. А сейчас что я тебе могу посоветовать? Говори только правду, в армии без правды нельзя. Да и в жизни тоже. Кстати! – Он пристально посмотрел на него. – Отец знает про твою болезнь?

Иван помрачнел.

– Моих родителей давно нет в живых.

– Извини, Молодцов, извини. А с кем ты воспитывался?

– С двоюродной тётей.

– А что, если твою тётю уже расспросили: болеешь ты или нет, – майор оживился и был неузнаваем. Возможно, он подсказывал солдату: будь осторожен, с симулянтами здесь особый разговор, – и она сказала, что ты даже в детстве в постель не писался?

Иван внутренне улыбнулся, подумав при этом: «Я это уже предусмотрел». Но внешне он остался спокоен.

– Товарищ майор, моя тётя скажет лишь то, что было со мной в действительности. Она слова не соврала за свою жизнь.

Барский развёл руками:

– Ценю таких людей. И я рад, что тебя воспитывала такая женщина. Повезло тебе, Молодцов. – Скользнув по нему взглядом, добавил: – И всё же мне кажется, что ты чего-то не договариваешь. – Он встал со стула, тем самым как бы закончив разговор, подошёл к окну, из которого просматривался плац.

– Товарищ майор, разрешите идти, – как и положено, по уставу, обратился Молодцов к Барскому.

– Да-да, конечно, – рассеянно ответил тот.

Во второй половине января Ивана всё-таки положили в госпиталь. Он внутренне ликовал и верил: осталось совсем немного, и он покинет этот красивый, неповторимый край. Красивый, но не его…

В кожном отделении, куда его положили, кроме таблеток, никакого другого лечения не проводилось. Иван сделал такое умозаключение, что его просто-напросто не знают, как лечить. Но по ночам, как и в медсанчасти, его два раза поднимали, чтобы не портил (так он шутил) казённое имущество. Естественно, наблюдали, сколько раз в неделю происходит недержание… Возможно, у врачей были и другие задумки по его лечению, но он о них ничего не знал.

В палате, кроме Ивана, находилось ещё трое больных – у двоих экзема, а у третьего, невысокого щуплого паренька по имени Игорь тоже детская болезнь, словами Барского.

Лишь спустя пять-шесть дней, после завтрака, пока в палате не было никого, Иван узнал у «коллеги», что тот всего лишь один раз в неделю портил казённое добро. Поинтересовался:

– Как это тебя положили в госпиталь? Один раз, это же пустяки. Я, например, так считаю.

– Не скажи, – пронизывая Ивана маленькими глазками, ответил Игорь, – и от одного раза через месяц соседи по кровати завоют. А я три месяца… – Он многозначительно хмыкнул.

– Три месяца, конечно, это кое-что. А ты давно в госпитале?

– Три недели. Мне сказали, ещё неделю или полторы, и меня выгонят отсюда. Потом документы вышлют в окружной госпиталь, в Хабаровск. Там сделают необходимые подписи и… домой.

С подозрением посмотрев на Игоря, Иван подумал: «Что-то гладко у тебя получается: раз-два, и в дамках. Но если у него получится, то я чем хуже?»

– Слушай, – снова он обращается к старожилу палаты, – а в окружном госпитале, сколько времени бумаги пролежат?

– У кого как. Кто в течение месяца получает, кто-то позже.

Удовлетворив своё любопытство, Иван взял книгу Розенталя «Философские взгляды Чернышевского». Её он взял в местной библиотеке, рассчитывая, что врачи подумают о нём: «Серьёзный паренёк, такой на симуляцию не способен».

Но не успел он прочитать и одной страницы, как в палате послышался густой бас Забодаева – начальника кожного отделения. Больные знали, что он в звании майора, но в форме его не видели ни разу. Ходил он по отделению в медицинском халате. Ещё знали, что он не любил, когда ему козыряют, поэтому говорили ему «Доброе утро». Этот своего рода церемониал повторился и сегодня.