Владимир Буров - Когда было по-честному. Эссе

– Эренбург мог и не кланяться Кольцову, как холоп князю, но! не всегда. – Иногда мог. Чтобы отличаться от себя вчерашнего собой сегодняшним.

Ребят, наводящих эту же муть, взбалтывающих то, что просил никогда не делать Джеймс Бонд, сейчас очень много развелось:

– Пруд пруди, как говорится. – Это не что иное, как удар с Бекхэнда:

– Я как Пикассо за советскую власть, за соцреализм и его дальнейшую электрификацию, но все знают, что я делаю Настаящее искусство.

Нет, ребята, это не смешивается.

Вот конкретный, можно сказать, вчерашний пример:

Сокращено.

Вот именно этого не может понять Борис Парамонов.

И это, действительно, трудно, хотя и понято всеми христианами мира – сколько их там миллиардов. Но Б. П. не может, так как всю жизнь считает:

– А зачем нам Библии, если и так всё можно понять? – И может показаться, что да, чего же Тут непонятного. Да, но, Библия рассказывает о том, что кроме Тут есть еще и Там!

– Дак, Там-то сюды-твою не входит, в наше Тут, – говорит Борис Парамонов, как-то про любовь и бизнес в Левиафане, про единомыслие во всех жизненных ситуациях, как сейчас про заткнувшего перед Кольцовым Оренбурга, делая автоматическую посылку:

– Если Оренбург промолчал сейчас, то значит молчал всегда, а этого быть не могло, зная Оренбурга. – Тогда как эта посылка ошибочная. Но ошибочная не просто так, а только после разъяснения Апостола Павла:

– А видел свет и слышал голос, а бывшие со мной только свет.

Следовательно, мир состоит не только из Тут, называемого Вавилонской Башней, но и Там. И текст романа также состоит не только из Собственно Текста, но и из Полей, из Там. Как и сказано:

– Мир больше мира.

Установил это понимание мира Иисус Христос, а первыми доказали Апостолы, потом Ферма, доказав свою Великую Теорему:

– Чудесным образом.

А тут Б.П.:

– А давайте без Библии. – Это неправильное утверждение, как было уже сказано, ибо давать уже поздно, так как дали уже газу до отказу в 17-м годе. – Сейчас не начинать пора, а наоборот:

– Пора заканчивать эту хренопасию.

Б.П. говорит без обмана, в том смысле, что:

– От души:

– Оренбург не мог стоять и хлопать глазами перед Кольцовым, а Хемингуэй неврастеничный Подросток. – Тогда как душа человека одна, без бога, грешна, что значит:

– Сиськи-миськи ошибается. – Откажись от имения своего, сказано, и иди за… за:

– Подростком. – Здесь можно бы вспомнить Достоевского. Но если не нравится Праздник Хемингуэя, он непонятен, то Праздник Достоевского даже рассматриваться не будет, как праздник. Как тут упомянули, он злой был человек. И добавили:

– Каким и должен быть писатель. – Это да, но, наверное, ребята имели в виду: писатель в школьную стенгазету. Там только и занимаются тем, что всех:

– Протаскивают.

И всю литературу эту, и идеологию, проповедуемую сегодня Б.П. так и можно назвать:

– Продолжающей Таскать бревна вместе с Вильямом Фреем. – Но не тем, Копьетрясовым, а нашим в фуражке, галстуке и с приветливо поднятой ладонью, мол:

– Верной дорогой идете, товарищи! – Но чтобы тока никаких баб, и чтобы поменьше думали о еде, а заодно и до литературы, чтобы не докатились.

Как грится:

– Вот вам и:

– Не снег чтоб в апреле, а солнце уже.

Ибо:

– Своего снега не будет, так пришлют из-за границы, прямо с Радио Свобода, с именной надписью:

– Со всей душой от Бориса Парамонова.

p.s. – У Бориса Парамонова – не отнимешь – есть Пафос, но пафос этот, увы, как у всех:

– Казен-н-ный-й-й-й!

Убрать иво, разумеется можно, для этого надо только побольше заниматься едой и сексом. Ну, если, конечно, это не запрещено еще.

А то вот это:

– Был более интереснее, чем Горький и Толстой – годится только для начальной школы 50-х годов. – Ибо:

– А Горький и Толстой разве были писателями. – Без знака вопроса. По крайней мере, без знака вопроса по сравнению с Хемингуэем, портрет которого висел на стене у многих культурных людей России до 80-х годов, как символ именно:

– Литературы.

27.01.15 – Свобода в Клубах – Елена Фанайлова – Повтор – О Левиафане

Все-таки критики разбирают фильм, как ученики в присутствии учителя обсуждают сюжеты школьной стенгазеты:

– Головы их повернуты не к нам, не в Зрительный Зал, а на министра культуры, на учителя.

Говорят, что Левиафан – это Два фильма в одном:

– До адвоката Вдовиченкова и после. – Но!

Но тогда любой американский боевик – это Сто в Одном. Чтобы это понять, надо посмотреть вокруг себя, ибо:

– Мы тута, – и если вы не видите, что эти части связаны, то мы-то, естественно, из зрительного зала – Видим.

Далее, об Иронии. Это правильное замечание, потому что это не драма, а уже трагедия перед концом света, или уже его начало. Юмор и иронию трудно – если вообще возможно – найти и в Библии. Но, если бы был юмор, то фильм вообще бы не поняли – имеется в виду критики:

– Если у них не лезет в одно любовь и бизнес, адвокат и действие без него, то юмор вообще бы не поняли. – Но здесь и была задача показать мрак, Россию в:

– Безвыходном положении. – Как грится:

– Всерьез и надолго.

Если есть ирония, то это уже настоящий художественный фильм – Голливуд, где она есть всегда. Таковы, например, русские фильмы Холодное Лето 53-го и Край.

В Холодном Лете ирония, когда Герой поднимает окурок, брошенный милиционером, и говорит:

– Я тоже воевал. – Точнее, наоборот, это начальник ему говорит:

– Ты же ж воевал, … – В чем ирония? А в том, что, если ты, мать твою, на самом деле знал, что я воевал, то привозил бы мне с воли на этот, богом забытый остров, в северном ледовитом океане:

– Каждый день по пачке Беломора. – А то и Герцеговины Флор. Может быть, даже в виде табака и трубки. Ибо:

– Кто-то же из победителей курит этот табак из трубки.

Но вот так с иронией милиционер сказал, что, мол:

– А ты попроси у меня пачку папирос. – Я дам. А, впрочем, он усиливает иронию:

– Дам и так, лови, потом зайдешь отметиться. Вместе с Папановым.

В Крае иронии еще больше. Например, в бане:

– Я отсюда не уйду, пока не отмоюсь окончательно, – говорит немка, – ибо вы-то русские и так всегда чистые, а мне, скорее всего, опять в тайга бежать придется. – Или еще, но тоже в бане, точнее, после бани:

– Кочегар бежит, баня горит, она бежит впереди. – Спрашивается, почему все бегут? И считают эту сцену юмористической просто:

– Баня загорелась сама по себе, а они не успели, как говорится:

– Даже слова сказать, – более того, даже не совсем разделись. Но здесь ирония:

– Баня загорелась не сама, а от напряжения мыслей уже начала тлеть. – Почему? Ребята разделись до трусов, а что делать дальше не знают, ибо, ибо. Ибо по концлагерям, по просто лагерям, и в работницах у господ завоевателей всё время были, и… и забыли, как это делается. Может, и не совсем забыли, как, но как начать забыли окончательно: