Владимир Буров - Фарисеи. Эссе

– Риторический вопрос.

Получается, что не:

– Петр прав, и Евгения жалко. – А:

– И Петра жалко и Евгения тем более. – Ибо Петр – он и в Африке Петр, а Евгений – это наше Счастье. Один, мой, единственный. – Это мы. Получается так, что кругом Петры, а нам нужны Евгении. Как говорится:

– Мы и сами хотим жить! – А то всё поселения, да гулаги.

Некоторые говорят, что так и должно быть. Ибо… ибо мы живем в Исторической России. Дас ист фантастиш.

Или:

– Искусство основано на традиции! – Откуда копаются эти аншлаги? В том смысле, что многочисленные резолюции – слово на букву х в его ослабленном значении – знает о чем.

Откуда берутся эти многочисленные оппозиции разуму больше похожие на оппозицию оппозиции? Ведь очевидно, что история не одна, а две! Точно также, как и традиции две. Не обязательно история, это победа Петра над Евгением, не обязательно это Гулаг. Точно так же, как традиция – это не обязательно водка, селедка и балалайка. Не обязательно соцреализм. То есть, как то, что могло бы быть. Типичное, в общих чертах. Существует точность. Но точность трудна, это не то, что рядом. Точность находится в крепости. И люди могли бы взять крепость. Могли бы, если бы знали, что она там. Поэтому Войнич и нарисовал Крепость в своем Коде. Потому что никто об этом не знает. Точнее, ее нарисовал кто-то другой, а Войнич, вероятно, только скопировал эту Книгу. А может быть, только сохранил, как это и считается.

Со времени Майя ничего не изменилось. Вот если сейчас, как тогда взять в плен десять тысяч переводчиков и выстроить их в четыре километровых очереди к… к Силиконовой Долине, где предполагаемая зарплата от пятнадцати тысяч долларов, все равно никто не сделает правильного перевода. Не могут. Более того, если их выстроить к Пирамиде Майя, где зарплатой будет не пятнадцать тысяч долларов, как у главных бухгалтеров московских ЖЭКов, а жизнь, все равно даже самые неплохие актеры не смогут прочесть перевод, как надо. Даже самые хорошие. Даже если будут знать, что за это незнание им вырвут сердце и отрубят голову. Поэтому жертвоприношение, в конце концов, и стало пережитком прошлого. За бессмысленностью. Крепость не возьмешь штурмом. Потом пробовали заставить людей соображать строительством Петербурга. Нет. Гулаг нет!

Соцреализм, нет! Пробовали называть свиньями, какающими там, где кушают. Нет. Целина. Продовольственная Программа. Никакие приводные ремни не помогают. Говорят, что, мол, все уже есть, и приводные ремни приготовлены, а нет, до правильного Счастливого Перевода, как раком до Луны. Взять даже самых лучших, талантливых, таких, как артист Ал. Серебряков, или Дм. Дибров – телеведущий – все бесполезно. Серебряков читал перевод Мэла Гибсона, как будто только что прилетел с другой планеты. Ничего не видел, ничего не знает. Дибров тоже где-то изображал перевод. Можно думать, что он и не читал перевод, а только изображал его. Читал так, как его читали раньше переводчики. Но это и есть ошибка! Хорошие люди, как будто преображаются при переводе. Совершенно не понимают, что делают. Ведь то, как раньше, до вас читали перевод, это не истина, не точность, а только:

– Как это могло бы быть. – И Караваджо, и Ваг Гог для того и стали писать с натуры, потому что поняли, что существует разница между представлением, образом и реальностью. Перевести правильно это и значит уловить реальность. А не соцреальность, то есть примерность. Соцреализм, действительно, как тут недавно сказал Дмитрий Бак, основан на традиции, на гулаге, и возможно даже, на реформах Петра, если считать, что Священный Закон Собственности выше, чем Закон, Священный Закон Окаменения, так сказать, Петризации. Может быть, между этими законами и другие взаимоотношения. Сейчас это не важно.

Важно другое. Нет серьезного отношения ученых, переводчиков к Вере. А именно там, в идеологии Христианства скрыта истина. Именно христианство не создало, конечно, а открыло существование двух историй и двух традиций.

Одна история – это история, как предполагается, она была. А другая, тоже написанная и нарисованная. Но бывшая не в прошлом, а в:

– Будущем! – Библия поставила будущее по степени реальности наравне с прошлым. И даже выше.

Были найдены первые рисунки в пещерах Европы. Им пять тысяч лет. Найдены рисунки народности Сан, бушменов. Это Южная Африка, рисункам всего двести лет. Внимательный ученый обратил внимание, что они не являются тем, что все считают реальностью. Это не фиксация сцен охоты. А транс. Люди проникали в пещеры, чтобы там, в тесноте и уединении, нарисовать будущее. И это такая же реальная история, как история прошлого, такая же традиция, как традиция идущая из прошлого.

Литературный критик говорит, что дело начиналась не с секса, не с искусства для искусства. Не искусство сотворило мир. А все это было только прилагательным. Очевидно, что наоборот. Очевидно, потому что видно. А идеологию Бака не изобразишь. Она недоказуема! И дело даже не в том, что первые рисунки не копировали быка или корову, а изображали только голову, и дальше несколько волнистых линий. Почему? Потому что для души этого было достаточно. Более того, это было точнее, чем изобразить всю тушу. А то некоторые думают, что у первобытного человека просто шариков в голове еще не хватало, чтобы изобразить быка целиком. Может, и не хватало, так это и не надо было. Ибо так ли уж важно традиция номер два, то есть история, важно, чтобы была связь с Богом, традиция номер один.

У древних племен была история номер один. Шаманы входили в транс и сообщали людям ее содержание. А наши шаманы сообщают нам будущее, как две капли воды похожее на прошлое. Я имею в виду раньше. Чем собственно Продовольственная Программа отличается от Коллективизации? Только временем внедрения в производство. Почему? Потому что и то, и другое не основано на:

– Священном праве частной собственности. – Не просто можно, а морально можно. Более того:

– Обязательно. И напряжение в чеховских Трех Сестрах основано именно на этом праве. На противостоянии истории номер один и истории номер два. Наталья там, это Дм. Бак здесь. Все хватаются за голову от его рассуждений, но он, как Наталья признает только традицию, только историю, не верит в реальность транса художника. Три сестры в ужасе мечутся, но не вступают в бой с традицией. Они понимают, что здесь что-то не так, что есть какая-то нелогичность даже в том, чтобы уступать свою комнату даже ребенку, но уже нет Веры. И, скорее всего, ее разрушил Медный Всадник. Они уступают традиции. Уходят кто куда. Как в будущем крестьяне по лагерям, поэты по поселениям, писатели к свиным корытам. Наша традиция, чтобы писатель был у свиного корыта. Как Пастернак. Смешное утверждение, но историческое.