Олег Беляев - Товарищу Сталину

– Думаю, потрудиться придется, упираются заразы, но и мы, чай, не лыком шиты. Мы-то с вами – власть, значит и сила, и правда на нашей стороне, а у них что, только их кулацкое понимание, да и только.

«Смотри, какой гусь…, – подумал Егор, – себя во власть записывает, а сам-то глупей любого самого захудалого кулака, но перья распустил как павлин. Ладно, пусть для собственного успокоения думает так, а поддакнуть лишний раз – небольшой труд. Зато, за такую причастность к власти он не только врагам, он и себе глаза выцарапает.»

– Именно мы с тобой власть, Коляскин, поскольку преданны своему государству, народной власти и великому вождю, товарищу Сталину, до самых кончиков ногтей, до последней капли крови, до самого последнего вздоха.

Коляскин восхищался командиром: храбрый, умный, мог такую речь толкнуть, что аж мурашки по коже разбегаются. Настоящий мужик! Они еще долго разговаривали на разные темы, оживленно и с удовольствием. Тому способствовала хорошая весенняя погода и ощущение, что именно благодаря тебе государство встает с колен, и ты будешь поддерживать его под руку, пока оно не окрепнет. Но, непременно, оно о тебе вспомнит, отблагодарит, назвав улицу какого-нибудь городка в твою честь.

Солнце все настойчивей тянулось к горизонту на запад, переплыв большую часть неба, звало за собой, призывая путников добраться засветло до нужного им места. Эта помощь не прошла даром, и в скорости, в верстах девяти- десяти, показался средний надел. Егора на мгновение смутило увиденное: словно красный дым окутал надел, он трепыхался, вился вокруг построек, но дальше не улетал, будто попал в невидимые шелковые сети. Спустя секунду, Егор вспомнил, что скоро Первомай, и поэтому бесчисленное количество флагов, революционных лозунгов и прочей агитации развивается на весеннем ветру. Он помнил из своего далекого детства, что на Первомай пионерами ходили они в первый поход и пекли там картошку. В старших классах вместо картошки было вино и сигареты, а особо отчаянные открывали купальный сезон. Быть может, это все приснилось или видения явились во время болезненного бреда, но они так и остались в памяти. Впрочем, нет, он все прекрасно помнил и понимал, что была где-то совсем другая жизнь. С этими размышлениями они въехали на первую улицу надела.

Как любые окраины большинства поселений, включая большие и малые города, окраины надела были в ужасном состоянии. Дорога, разбитая после дождя колесами телег и копытами животных, так и высохла в развороченном состоянии, заставляя лошадей то и дело оступаться, спотыкаясь, недовольно фыркать, как бы упрекая людей за их равнодушие к своей жизни. Избы, казалось, вырастают из земли. Их грязные, закопченные стекла с множеством потеков, как глаза неведомого существа, жаловались на свою тяжелую жизнь, как, будто не замечая огромного количества красных стягов разного размера. Повсюду большие, маленькие, средние и огромные транспаранты, призывающие объединяться, бить врагов, строить новую жизнь. И словно в насмешку над жалкими лачугами между двух тополей был натянут транспарант с лозунгом:

«Да здравствует наш новый революционно- коммунистический быт!»

Возможно от счастья плакали эти существа – землянки, осознавая себя новым революционно- коммунистическим бытом.

В окрестных дворах не было ни единого человека, словно все вымерли, а количество кумача не давало возможности понять, где находятся органы власти. Проезжая мимо одного из домов, они увидели старика, он стоял посреди двора и, опираясь на кривую палку, о чем- то напряженно думал. Казалось, что он забыл, зачем вышел, и теперь, силясь, вспоминал.

– Дед, скажи, где у вас штаб? – Спросил Егор.

Старик все так же, не обращая внимания, стоял, в каком-то мучительном раздумье, ничего не отвечая. Егор повторил вопрос, но, так и не дождавшись ответа, отправились дальше по улице.

– Не нравится он мне, – вдруг заговорил Коляскин, может это кулак, замаскировался под глухого старика и смеется сейчас довольный, как ловко нас обманул.

– а раз кулак, то его надо пристрелить, что с ним валандаться… – Автоматически сказал Егор.

Коляскин стал разворачивать лошадь, чтобы вернуться назад.

– Ты что, совсем с ума сошел? – Осадил его Правдин, это просто глухой, немощный, выживший из ума старик.

– Ну, вы же сказали, – пытаясь оправдаться Коляскин.

– Что сказал? Ты же думай хоть немного.

– А чего мне думать, сказали – сделал, – безразлично ответил Коляскин.

«Нет, конечно хорошо, когда беспрекословно исполняются приказы, ну чтобы вот так – это вообще тупость! Хоть немного мозгами бы пораскинул, хотя нет, пусть лучше так. Когда не думают, легче управлять и проще контролировать.» – Размышлял Егор, глядя на Коляскина, который напустил на себя серьезно – задумчивое выражение лица и от этого казался еще глупей.

Улица была все так же пуста, лишь на ветру шептали красные стяги, да транспаранты стряхивали с себя бойкие лозунги:

«Капиталистов бейте в глаз,

Мы счастье выстроим у нас!»

Вдруг с соседней улицы навстречу выскочил красноармеец на молодом добром жеребце и, не замечая двух всадников, направился мимо них. Но Егор вмиг очутился у него на пути и расспросил о нахождении штаба. Путь был известен, и они отправились в указанную сторону.

Егор, тем временем, все читал лозунги, они его веселили, когда он сравнивал их с лозунгами из прошлой – " будущей» – жизни, в которой он испытал бурный расцвет капитализма. Их даже не нужно было переделывать, просто достать из пыльных запасников и развешать.

«Мы – настоящая Власть!»,

«Наши планы грандиозны!»

«Мощь государства – счастье народа!»,

«Встал с колена, бей поленом!» и снизу неровно, корявыми буквами приписано «кулаков».

Молчавший до этого Коляскин спросил Егора, в чем смысл следующего лозунга: «Марс – красная планета!».

Егор, быстро смекнув, решил немного позабавиться и, приблизившись к Коляскину, сделав очень серьезное лицо, сказал:

– Я тебе открою страшный секрет, наш командарм, Найденный вместе со своей конницей, поднял революционное восстание на планете Марс. И теперь марсианские рабочие бьются со своими угнетателями.

Лицо Коляскина исказилось такой гримасой, как будто перед ним именно сейчас находился какой-нибудь марсианин. От такого секрета его всего затрясло, и он очень громко щелкнул кадыком, как будто дослал патрон в патронник. Егор разрывался от смеха, хотя ни капли плутовства не было на его лице, а наоборот, оно приняло еще более серьезное, секретное выражение.

– Товарищ Правдин, а как выглядят эти марсинянины? – С трудом двигая языком от возбуждения, спросил очумевший от секрета Коляскин.

– Ну, рабочие от нас почти ничем не отличаются, – сочинял на ходу Правдин, вспоминая толстовскую «Аэлиту», – а вот у их капиталистов тамошних имеется по две головы. Это для того, чтобы в два раза сильнее угнетать народные марсианские массы, и по семь пальцев на руках, это для того, чтобы за раз показывать сразу три фиги угнетенному классу. Новые сведения о марсианах настолько поразили Коляскина, что теперь нужно было переживать за его разум, хоть и ничтожное количество извилин водилось у него в голове, но все-таки заклинить могло намертво…