Сергей Чевгун - Без утайки. Повести и рассказы

– Вы кто? – ойкнул редактор.

– Здесь вопросы задаю я! – крикнул молодой человек, и тут же этот вопрос задал. – Колись, где остальные три штуки прячешь?!

Я понял, что редактору уже не нужен, и бочком, бочком ввинтился в дверной проем. Здесь меня обыскали и отпустили, предупредив, что обязательно оштрафуют, если буду переходить улицу на красный свет. Последнее, что я слышал, скатываясь в лифте до первого этажа, это голос редактора:

– Наконец-то мне не надо будет всякому мэру… (здесь невнятно), и я стану обыкновенным сумасшедшим!

Я наскоро перекрестился и покинул Дом печати.

Кажется, навсегда.

Абсолютно не помню, как и на чем я добирался до дома. Наверное, меня опять царапали и отдавливали мне ноги, потому что в квартиру я вошел, прихрамывая, с лицом в косую линейку и без пиджака. Даже не разуваясь, я закурил прямо с фильтра рязанского «Винстона» и выкинул в форточку домашние тапочки. Потом долго лежал между прошлым и будущим на диване и сочинял стихи.

Одно стихотворение мне понравилась, и я увековечил его на обоях:

– Вот сбегает прямо с гор

Ручеек проворный.

До чего же нас довел

Этот спам позорный!

Я перечитал написанное, выправил кое-где орфографические ошибки и сел писать заявление в Союз российских писателей. Копию я решил отправить в Союз писателей России. «Будучи не замеченным в порочащих меня связях, а также не являясь тайным членом ПЭН-клуба…» – быстро-быстро писал я на обрывке газеты. И здесь от важной работы меня оторвал телефонный звонок.

– Алло?

– Справочную вызывали? – спросил аппарат мужским голосом.

– Нет!.. Не вызывал!.. Не участвовал!.. Не привлекался!.. – заорал я благим матом, ища глазами спасительный рычаг.

– Не бросайте трубку – хуже будет, – честно предупредил аппарат. – Записывайте телефон гражданина П…

Я записал.

Аппарат облегченно вздохнул и отключился.

Четвертые сутки я сижу, больной и небритый, и гляжу на телефон. Записанный номер лежит передо мной и ожидает набора.

Я представляю, как накручу телефонный диск и скажу… Или даже прокричу… Нет, просто выложу все, что я думаю.

А думаю я примерно следующее:

«Когда-нибудь мне это все надоест, и я уйду в сумасшедшие.

Мне надоест мир богатых и бедных, грязных и чистых, мрачных и беззаботных. Мир умных и тех, кто умен лишь при должности. Мир оплаченной правды и бесплатного вымысла…»

Ну, и так далее.

Я много чего скажу. Если только дозвонюсь.

Но для этого и в самом деле надо быть сумасшедшим.

Товарищ ясно сказал:

– И чтоб в Сети никаких портретов! Категорически воспрещается.

– И даже со спины нельзя? – спросил пока еще безымянный герой, на что товарищ из органов лишь усмехнулся:

– Со спины можно. Только без особых примет. Вот как у меня.

И показал герою свою неброскую спину.

Нужна была биография. Товарищ придумал ее в пять минут. Все как у людей: родился, крестился, женился… Потом куда-то привлекался и даже в чем-то участвовал. А еще потом произошло непоправимое. Жизнь дала трещину, а затем и вовсе развалилась на куски. И захочешь, а не склеишь. Словом, нечто туманное, расплывчатое. Неопределенное. Легенда из тех, что не подтвердить, не опровергнуть, а можно лишь в нее поверить. Или – не поверить вовсе.

А вот над псевдонимом пришлось таки поломать голову. «Лютик» и «Агент 707» товарищ отмел, не задумываясь.

– У нас таких «лютиков» – каждый второй, – сказал он. – А уж агентов, тех вообще… Не успеваем номера записывать.

– А «Железный» не подойдет?

– Не подойдет, – отрезал товарищ. – Был уже один такой «Железный». До сих пор грехи замолить не можем! – и покосился в сторону Лубянской площади.

– Может, «Семенов»? – робко предложил герой. – А что? Скромно, интеллигентно…

– Это я Семенов, понял? Других не требуется, – буркнул товарищ и крепко задумался. Слышно стало, как точит стену жучок-древоточец. – Значит, так. Есть отличный псевдоним. Слушай и запоминай. Отныне звать тебя будут…

Жучок замер и зашевелил усиками, настраиваясь на нужную волну.

– Звать тебя будут…

Стоп!

На этом месте редактор отложил рукопись в сторону и стал задумчиво стягивать с носа очки. Стянул и принялся старательно их протирать, давая мне возможность приготовиться к самому худшему. Я приготовился. А он протер до последней диоптрии, решительно водрузил очки на место и сказал:

– Не… пой… дет!

Именно так, с разбивкой на три такта.

– Но почему же? Хороший сюжет…

– Лично я ничего хорошего в нем не вижу, – сухо сказал редактор. – И эта странная фраза: «Звать тебя будут…» Что это еще за намеки на… – здесь он понизил голос, и окончание я не разобрал. – Откуда это у вас? Суворова-перебежчика начитались?

– Но ведь это пародия, – пытался я объясниться. – Вполне безобидная пародия!

– Пародии безобидными не бывают, уж вы мне поверьте, – редактор держал рукопись с таким видом, будто собрался топить ее на моих глазах. Если бы рукопись замяукала, я бы не удивился. – Все эти «лютики», агенты… Лубянка, наконец. По-вашему, это – безобидно?

– Но, может быть…

– Нет, не может! Это я вам как редактор говорю, – здесь рука у него задрожала, и страницы посыпались на столешницу. – Вы про собак писать не пробовали? – неожиданно мягко спросил он.

– В каком смысле?

– В прямом. Например: жил старик, и была у него любимая собака. Однажды она околела. Завернул старик собаку в одеяло и отправился хоронить…

Пересказал что-то очень знакомое и добавил: «Вот о чем надо писать! Между прочим, за прошлый год автору премию дали».

Таким как я премии не дают: хоронить литературных собак я не умею. Смущенно пробормотав что-то вроде: «Да-да, конечно… и фраза», я попрощался и покинул кабинет, пообещав на досуге подумать насчет сюжета.

В коридоре меня охватил запах старых подшивок, недолговечной славы и ношеной обуви. Свернув рукопись трубочкой, я продудел в нее: «Облом!» И подался к выходу.

Внезапно я остановился. Нет, это меня остановили! Энергия чьей-то злой воли заставила на секунду задержаться у двери с алюминиевой цифрой 6, косо прибитой к рыжей филенке. Меня охватило предчувствие назревающего скандала. И я не ошибся. Вдруг громыхнуло за дверью сердитое: «Только через мой труп!» Стеклянными осколками осыпался женский смех, тотчас же раздавленный грубыми мужскими голосами:

«Хорошо ему там, в Швейцарии, о русской душе рассуждать!»

«Это ты верно подметил: та еще штучка!»

«Да что вы к нему прицепились? Хороший роман…»

И снова что-то про штучку, про душу и про Швейцарию.

Неожиданно дверь распахнулась, больно ударив меня в плечо.

– Я извиняюсь, – Парень лет тридцати в несвежем костюме сделал вид, что смущен дальше некуда. Стрельнул глазами на рукопись, спросил. – Вы сюда? – И тут же крикнул в глубину комнаты: – Эй, Фиолов!