Нелли Карпухина-Лабузная - Исповедь живодера и другие истории адвокатского бытия

Как вдруг накануне суда является ко мне его жёнка, баба суетливая и любящая мужа до одури. И с порога заявляет мне, что муж приказал ей отказаться от моей защиты.

Вот, обидела меня, так обидела, так в душу плюнула, не передать.

Рванула я в камеру к подзащитному. Тот сам обомлел: как это так, денег в адвоката вложено? Вложено! Версию разработали? Разработали. Какой же тут может отказ? Чья вражья рука поработала, кто его знает, но эта жёнкина выходка подсказала: я на верном пути.

Ах, какой был фурор! Жаль, что в судах не бывает «браво» и «бис».

Такая малюсенькая на суде вскрылась деталь, что свидетельница та, основная, засыпалась. А малюсенькая та деталь состояла в том, что автомобильчик Оплёвкина был «тойотой» с правым рулем. А, значит, выходил он с другой стороны из машины, и бабенка не могла физически видеть, как он обрез достает, да как целится в жертву.

А отсюда и версия, что он первым стрелял, тут же посыпалась. Следовательно, нельзя уже отрицать, что грузин мог стрелять первым. Ну и что дальше? А дальше то, что вторым был выстрел Оплёвкина. А это что означает? Правильно – самозащиту! Пусть неадекватную, но все же самозащиту.

И пошёл он домой, на свободу. Кстати, обещал мне, видно, с запалу цветы принести. Так до сих пор и несёт.

К чему весь рассказ? Об адвокатском геройстве? Ничуть.

Мораль тут одна: говорите всем правду. И вам хорошо, совесть не будет мучить. И суду хорошо: истина восторжествует.

Ну, а что адвокатам будет меньше работы, так кто и когда жалел адвокатов?

Почти в то же время, может, с разницей в два-три месяца, в соседнем селе произошла другая история.

«Нет повести печальнее на свете, чем повесть Анатолия и Светы», это я очень вольно перефразировала классика. Ну да Шекспир меня, наверно, простит.

Тракторист Анатолий ничем особенно в селе не выделялся: рос в многодетной семье, много работал, разве что поздно женился, но зато на молоденькой Светке. Быстро склепали двоих дочерей, которых он любил до безумия: и пелёнки стирал, и с детской кухни кефирчик носил, и колготки-пальтишки доставал-покупал. Да и то, можно понят: мужику к тридцати подкатило. Не пацан с романтическими бреднями в душе, семьянин! А что жену красивую да молодую отхватил, так молодец. Авторитета себе только у мужиков прибавил. Совхоз семье выделил, не в центре села, конечно, но дом. Как полагается, при доме сад-огород да разная живность типа несушек.

Девчушки росли. Светка, хоть пироги стряпать не умела и не училась, кое-как хозяйничала. Анатолий привередливым и не был никогда: откуда в многодетной семье его детства разносолы возьмутся? Что приготовит Светка, то и съедят. И что грязь в доме, его не смущало. Оправдывал женщину: дети времечко отнимают, некогда ей полы размывать. Что часто к матери в соседнее село бегала «в гости», так что в этом, беда?

Была у Анатолия страсть – охота. К ней с детства привык. И домой тоже подспорье: то гуся, то лисицу притащит. И душе отрада по полям лазить, адреналин повышать.

Светка, хоть страсть ту не одобряла, охотничьим припасам всегда рада была: шапку лисью с форсом носила, и гусятина-зайчатина на столе лишней не была.

Из-за общей страсти к охоте сдружился Анатолий с соседом, не то чтобы соседом, так, на одной улице проживали. Злые языки поговаривали, что сосед не только охоту любил, но и «травкой» увлекался. Так на то и злые языки, чтоб людей опорочить, да себя обелить.

Светка этого соседа не то чтоб не любила, скорее, все-таки, не любила, чем наоборот. И это нормально.

По осени, когда лучшая охота, и сезон разрешён, отправлялся Анатолий на добычу (с ударением на «о»). Что ж, урожай в селе собран, авралов нет никаких, осенняя степь дышит теплом, слякоти осенней да зимы крымской противной пока не видать. Ходи, да радуйся. Одно слегка огорчало: стал сосед что-то прибаливать, охоту пропускать. Раз пропустил, два пропустил. Решил Анатолий его проведать: может, что надо? Может, чем подсобить?

Завернул однажды с охоты рано домой. Удивился: ба, а что это за неполадок в сенцах? Стоят детские сапожки, Светкины. А это чьи-то ещё?

Рванул дверь, а в спальне два тела, сопят да стонут.

Светка, та – ой! Да к детям в комнату, за девчушек спряталась. Сосед ерунду стал молоть, мол, я Светку люблю, но у вас семья, как детей от отца отрывать. Муру, в общем, мелет. Мелет язык его, а глаза-мутные.

Детей Анатолий и пожалел тогда. Стерпел, даже бить супругу не стал в надежде, образумится, может.

Да и Светка на радостях, что муженек лупасить не будет, вторит-повизгивает: я его вовсе и не любила, сам пристал, как листочек банный, почти силой меня уломал, наркоман несчастный.

И покатилась жизнь почти по-старому. Может, что в душе и надломилось, да и жене-красотке дальше верить нельзя, но а дети куда же? Одной дочке четыре исполнилось. Другой два, им обеим и папа, и мама нужны.

Как поступить? Ни чужому дяде отдать. Ни самому уйти.

Терпел Анатолий.

Светка та из кожи вон лезла: и пирожки стряпать училась, всё к матери за советом бегала, как тесто ставить, да дрожжи правильно распускать.

И научилась. Придёт Анатолий вечером с работы, девчушек за руки из садика ведет. А в хате пирогами так сладко пахнет. И сердце ровнее дышит, и жизнь веселей, и проказа Светки с соседом отходит на план десятый.

Где-то через месяц собрался (раньше не мог, всё-таки Светкина обида занозой сидела) Анатолий опять на охоту. Встал, как и надо, до света, впотьмах собрался, ружье (узаконенное!) зарядил мелкой дробью. Так, гусей пострелять. Пошёл. Бродил по полям да по балкам. Ничего в тот раз не попалось. Нет, лисы встречались (закон подлости, он в жизни-то главный!), но с дробью на лис? Пускай так пацаны балуются, а зрелому охотнику дробь на лисиц тратить негоже.

К вечеру побрел домой. Есть захотелось, пирожками Светкиными, пусть даже горелыми, побаловаться. Букет ей нарвал. Есть такой кустарничек в степях крымских с мелкими сиреневыми цветочками и пахучий, и стоит долго. Красивый. Нарвал тех цветочков, с балки на улицу домой спускается.

Идти через дом соседа. Сердце и ёкнуло: что не зайти? И несут ноги к дому соседа, и мимо бредут. Мысли поганые путаются в голове: зайду, а там – Светка. Убью. Зайду, а там сосед сам. Тогда потолкуем, запомиримся насовсем.

Пришел. Сосед дома. Сам. «Заходи, поговорим да выпьем. У меня тут малость осталось». Сели да выпили. Как клещами из жил, разговор завязался. За окном белый свет, в хате не прибрано, на столе стаканы зеленью отдают. Нет от той выпивки радости. Но все равно пили, почти что без закуси: какая такая у одинокого закусь?

Сосед в разговоре и брякни: «ты, чё, думаешь я со Светкой твоей все прекратил?»