Андрей Виноградов - Кофе на троих (сборник)

Самым простым и полезным вышло бы ей в такой ситуации допустить смиренно, что сны не приходят к ней, нет их, потому и не помнит, то есть спит себе женщина «аки полено». Однако, как выяснилось, такую обиду даже от матери-природы непросто вынести. Так что Зоя без долгих раздумий, выбирая из «снов нет вовсе» и «я больна», однозначно пометила тему недуга и страдала от него не на шутку. Даже к участковому терапевту пошла, о котором слышала, что «он мужчина заметный и, кроме этого, во многом ой как разбирается!»

Был у Зоиной нетерпимости к простому и упрощавшему жизнь выводу, а именно – признанию, что не снится ей ничего, и память тут ни при чем, и вообще наплевать тысячу раз… свой материальный аспект: за пять богато оформленных и, увы, теперь оказавшихся совершенно ненужными сонников в свое время было весьма щедро уплачено. «В свое время» – это буквально накануне исчезновения способности видеть сны. «Счастливой способности», как теперь непременно подчеркивала Зоя, добавляя в варево из своих страданий щепотку пряности. Зоя и тогда считала, что переплачивает, но уж очень хотелось, а нынче, имея в виду коварство недуга и бессмысленность потраченных денег, думала как о форменном грабеже. «Постараться, и то не придумаешь такую подлянку. Прямо заговор “кого-то с чем-то”. И надо же было покупать сразу все пять! “Берите сейчас, женщина, не раздумывайте, у меня от каждой по одной книжке осталось, все раскупили, я и сама не ожидала…” Я тоже. Повелась, дура доверчивая».

Воспользоваться притаившимися под вычурными обложками знаниями – почему-то думалось о них как о «тайных» – Зое довелось не больше трех-четырех раз. По правде сказать, лишь две книги удостоились быть открытыми, да еще одну, будто банковскую упаковку купюр, «оценила» по обрезу большим пальцем, почудилось, что не все страницы разрезаны. Кроме времени – а о том, что его, скрашенного снами, ей отпущено уже не много, Зоя, конечно же, не догадывалась – ей не хватило терпения и, наверное, пытливости ума.

К слову, двух в одно утро использованных источников оказалось предостаточно, чтобы немилосердно запутать Зою: ей были предложены весьма слабо сочетающиеся, если не взаимоисключающие толкования одного и того же ночного видения. Всю рабочую смену Зоя на нервах ожидала большой удачи и драматической ссоры с начальством. Удачей, собственно, стало уже то, что ни клиентам на голове безобразие не учинила, ни себе пальцы не отстригла, никак не выходило сосредоточиться, даже отпроситься подумывала, но знала, что заведующая, она же хозяйка, устроит целый спектакль с криками про вычеты из зарплаты, разглагольствованием о безответственности и о том, что на ней весь салон… Потом всё равно отпустит, не враг же себе, но терпеть несправедливость и выслушивать откровенную чушь у Зои не было ни желания, ни настроения.

К концу дня ручейки отдельных мыслей слились худо-бедно в мутноватый, однако, поток, и Зоя додумалась, что ей надо было самой на скандал с начальством нарваться, «по-взрослому», «с битьем горшков», чтобы с треском с работы выгнали, раз и навсегда. Такой исход – эврика! – как ни странно, законно мог бы считаться успехом. Зоя давно подумывала сменить место, и предложения ей поступали заманчивые – денежные, к дому опять же намного ближе, в любом случае, как ни взвешивай, с какой стороны ни смотри, – получше нынешней каторги под недреманным оком придирчивой, неблагодарной и капризной хозяйки. «Жадной», – добавила, когда уловила: что-то не назвала, забыла. Да вот беда… – ох уж этот бесов хомут, он же в миру – привычка… По всей видимости, с годами или голова становится больше, распухает от бесконечных забот и мыслей, или хомут скукоживается, усыхает, потому что тоже не вечен. Тесно и больно делается, если прыткость проявить и с задором дернуться, неосмотрительно, презрев опыт. По-другому сказать: неловко из этого хомута выбираться. В тот день Зоя свой шанс, очевидно, не использовала, порвала лотерейный билет, ограничившись беглой, поверхностной сверкой с таблицей. Ничего нового.

Подруг и приятельниц Зои, как нередко случается среди обычных женщин и почти повсеместно заведено среди жриц парикмахерского искусства, неодолимо тянуло судачить и сплетничать о чем и о ком ни попадя. Впрочем, лишь в этом мирке мир их увлечений не замыкался. Кроме прочего разного – семьи, готовки, родни и тряпок (последовательность выбрана по-мужски, желательная, то есть к жизни неприменимая) – этих королев расчесок, ножниц и бигуди манило таинственное, изотерическое, утверждающего кофейную гущу в роли источника знания. Прознав о неожиданных закидонах Зоиной памяти, ни дать ни взять в пику нехристианским затратам на сонники, женщины, окружавшие Зою, принялись рьяно и изобретательно утешать страдалицу: кто советовал травницу, кто экстрасенса, а кто – забабахать девичник, чтобы «разом мозги прочистились или совсем их вынесло на хрен!» При этом дамочки льстиво, по наитию отбирая слова доходчивые и неизменно трогательные, говорили Зое о «суженном ей боженькой счастье редчайшем – …оно же, подруга, и груз тяжкий!» – щедрости душевной и… вообще неземной щедрости.

– Ты удивительный человек. Всем всегда ты, подруга, готова делиться, да? А уж если речь о том, что самой не нужно, такое ведь тоже бывает… В общем, тут и речи нет, правда? Какая ты все-таки, Зойка, у нас… – Млели.

Зоя также насквозь фальшиво прикидывалась наивной и непонятливой, вроде как не улавливала повода для медовых восхвалений:

– Да ну вас, девчонки, скажете тоже. Вам в Пхеньян с такими манерами, лучшие головы отдадутся на стрижку. Конечно, если помочь кому чем – постараюсь, а так… У кого сейчас лишнее-то? Вот и я говорю.

Театр да и только. Зоя и не была и никогда не слыла простушкой, да и подружки ее были не лыком шиты, те еще волчицы… И ни одна из сторон не выказывала намерений поговорить в открытую, без обиняков. «Налить друг другу чистого вина», как говаривала Светка, до своего горе-городошника побывавшая замужем за словаком, первой скрипкой симфонического оркестра, на поверку оказавшегося цыганом, игравшим на скрипке в придорожной корчме.

– Вот они – ямы и буераки доинтернетной эры, – язвила над собой обманутая и пережившая год непростых приключений Светка. Ее вызволяли всей родней, посольством, и даже гастролировавший в Братиславе театр «Ленком» каким-то неучтенным историей образом отметился. – Сейчас бы «зазуглила» это чучело, и всех дел.

– Ты же сама рассказывала, как все в один голос тебе талдычили: очнись, девка, цыган он!

– Любила.

Со временем девичья охота на Зоины сонники стала чем-то наподобие слегка затянувшейся, однако же необременительной игры. Зоя все так же отмахивалась: «Ладно елей-то лить, вас послушать так прямо святая. – Иногда добавляла: – Насквозь вижу все ваши игры» и нарывалась на встречное: «А чего тогда?», и вечно «откупалась» неведомо от чего шоколадками, пряниками к чаю да готовностью безропотно подменить подруг, если у кого образовались дела, «несовместимые с графиком», как требовала писать в заявлениях взбалмошная начальница, она же хозяйка. При этом не теряла надежды, а если по правде, то и нежно ее лелеяла, что однажды ей самой пригодятся всезнающие книженции, и жизнь станет… ну если не веселее, то правильнее. «Для кого правильнее? – спрашивала себя Зоя и отвечала, не задумываясь: – Ну не для тебя же». Смотрела при этом в зеркало, а не наверх.