Андрей Виноградов - Кофе на троих (сборник)

И еще одна мелочь… Как и свойственно мелочам, слишком часто бывают они всему головой, но… не хлебом… Опустевшее место на книжной полке, похожее на переживающую не лучшие времена челюсть – Зоя специально поставила визуальный эксперимент, – непременно тревожило бы хозяйку квартиры напоминанием о шикарном мужчине, по стечению обстоятельств бывшем дантистом, так бесславно оставившем Зою после целых шести месяцев красивых и весьма-весьма обнадеживавших ухаживаний.

Шикарный мужчина – дантист (и это отчасти смягчало Зоину боль), покидал сцену. Покидал в манере шикарно-мужской: сперва он бросил дорогущую шубу к ее ногам и только потом саму Зою, уже в шубе. Это не считая двух пломб, коронки и чистки с отбеливанием.

В результате многообещающего, но оказавшегося недолговечным романа во рту у Зои сделался форменный Голливуд, а всю ее, вплоть до пяток, теперь согревала натуральная рысь. Неохваченные этой заботой оставались только предпочитаемые Зоей повсюду, кроме рабочего места, высоченные каблуки. Кабы она смогла пусть на время, на секунду-другую перекраситься в прожженную материалистку и откреститься от всяческой интеллигентской мишуры типа романтики, лирики, любовей и прочих соплей про разбитое сердце, то сочла бы состоявшийся натуральный обмен и уместным и выгодным для себя. Но такой откровенный цинизм ей претил.

Зоя давно отвыкла глубоко и подолгу грустить по поводу недостижимости или утрат небезразличных ее женской сути мужчин, но неудача отношений с дантистом по масштабам душевной травмы оказалась чуть ли не в одном ряду с самым сильным девичьим переживанием – недостаточно развитой для десятиклассницы грудью и ненавистью к запредельно обидному вердикту «доска». Невыносимо было и то, что вынесен был вердикт допущенным к телу (слегка, никаких бурных вольностей) вроде бы воздыхателем после целого вечера нудных, трудно Зоей сносимых и настырных оглаживаний.

– Ну чего? Продолжение будет?

– Какое продолжение?

– А ты чего ждала?

– Обойдешься. Не лезь, заору, я предупредила…

– Не очень то и хотелось. Ты… такая доска!

– Ах ты, сволочь прыщавая! – оттолкнула от себя слюнявого ухажера Зоя, захлебнувшись от горя и ярости.

– Прыщи у меня сойдут, а ты так и останешься доской. Доска!

Врезать по криво лыбящейся роже Зоя не отважилась, парень был здоровым и наглым, запросто мог ответить. Ей вообще-то с ним повезло, видимо, ему и в самом деле не очень хотелось.

Это хамоватое и незадачливое существо с вытершимся из памяти именем наследило-таки в сознании Зои, и она долгое время подкладывала в бюстгальтеры вату. Народное «ноу-хау» обидно мешало ей обжиматься с юношами на техникумовских вечеринках и вводило в смущение при потворстве чуть большей настойчивости с мужской стороны. Девичьи «уловки-секретики» вынуждали Зою краснеть, отнекиваться и нервничать, то есть заметно осложняли жизнь, но все же не отменяли ее совсем. Скажем, не каждый раз. Со временем, подчитав запретное и послушав интимное, но главное попрактиковавшись, Зоя талантливо и в короткие сроки освоила ряд ловких приемчиков, помогавших неловко вскрывшемуся обману (или всё же про грудь – это «преувеличение», а не «обман»?) в ту же секунду забыться. Чума, как ласково умела прижаться, ну и вообще…

Так уж вышло, что по большому счету Зоины переживания в отношении собственных прелестей, точнее недостатков, пришлись ей в конечном итоге к пользе. Пусть не монашествовала, но за годы учебы лишь трое молодых людей могли похвастаться ее благосклонностью и поразиться превеликому для незначительных лет умению, что наводило на неверные мысли и третий – или второй? – за неуместное предположение получил по физиономии и клялся-божился: «Я дурак, идиот, кретин. Ну, убей меня, только не гони…» – на самом деле ничего такого не думал. Все трое порознь ревностно блюли тайну, замешавшись в компанию не преуспевших в ухаживании за Зоей приятелей, полагавших ее девушкой со странностями, или «телкой с прибабахом», и вообще слишком много о себе воображавшей. Недотрогой, если одним словом.

Примечательно, что все три Зоины увлечения техникумовских лет, внешне такие разные, в постели оказывались удивительно похожими друг на друга. Нет, ни в коем случае не пресные зануды, однако же… повторяли друг друга настолько, что в конечном итоге для себя Зоя окрестила их личным Змеем Горынычем, поименовав каждую из голов номерами, и на какое-то время уверилась, что сексуальное разнообразие среди мужчин – выдумка женщин нелестного поведения для оправдания своего выбора, если, конечно, обстоятельства их не вынудили, врожденное чувство справедливости настаивало на этой оговорке. Это удивительное открытие… – «Нет! Обнаружение! Вот правильное слово!» – направило мысли Зои в русло семьи и постоянства в плане партнера. Вскоре, однако, по счастливому стечению обстоятельств заблуждение оказалось чудесным образом преодолено. Вместе с ним, под откровенные переживания матери и сестры, кануло в небытие все, что сулило лишь быт и унылость. Только тогда до нее дошло: «Они же должны были быть одинаковыми! Откуда взяться разнообразию, если все трое… Господи, это из-за меня! Боже, они мне были верны…»

Как бы там ни было, но не стоило Зое ставить в один ряд симпатягу дантиста и того прыщавого оглоеда из школы. Разве что… в обоих случаях речь об опыте? Ну если так…

Давно уже «моду сменило «безмодье», как говаривала одна Зоина сослуживица из тех, кого природа лепила, ни в чем не испытывая дефицита, и нынче Зоя вполне вписывалась в востребованные обоими мирами – и женским, и мужским – представления о завидной внешности. Стройная, высокая, слегка худощавая, однако при этом потрясающе женственная. Осанка прямая, горделивая – наследие долгих занятий балетом, обидно оборванных неумеренно быстрым ростом, в отца. Волосы густые, прямые, черные и неизменно, будто по линейке, подрезанные чуть ниже линии плеч. Цвет в мать, что же до стрижки и ухоженности – профессия обязывала. Лицо овальное с мягкой линией скул, подбородка, высокий лоб… Лицо чуть пикантно за счет немного раскосых орехового оттенка глаз и слегка, хотя и не факт, крупноватого, чувственного, однако же без утрированной пухлости губ, рта. Наверное, не модель, но всё же… Всё же Зоя по-прежнему упрямо подбирала белье хоть немного, но увеличивающее грудь. Хорошо, что индустрия откликнулась на злоупотребление ватой, где-то стало ее не хватать. Зоя ругала себя «курицей», а после прекращения отношений с дантистом оттеняла выбор горьковатой иронией: «И для кого же мы нынче стараемся? А для себя. Так, курица?» – отвечала сама себе с вызовом.

Продолжать диалог не было смысла.