Андрей Виноградов - Кофе на троих (сборник)

– Я твоего принца в свою спальню заберу.

– Убью!

– Тогда Олли?

– Ты же его терпеть не можешь?

– Так, может, это от недостатка внимания?

– Шлюха.

– Ну конечно. А ты ханжа. Черт с тобой, на месте отыщется кто-нибудь, не в пустыню едем.

Бывало и так, что у Эвы, как десна от укола рыбьей костью, воспалялась совесть, и она жарко шептала Олегу в ухо:

– Я не стою тебя, нет… Зачем я тебе такая?

Слезинки, преданные спутники таких слов, одна за другой споро переползали с ее щеки на его, и Олег вздрагивал как от ожога, прижимал Эву к себе еще крепче и клялся, что умнее, добрее, талантливее и ближе ему нет человека на свете… «А чего же я жду? – слушая Олега, горько насмехалась над собой Эва. – Что он спросит: «То есть ты мне не верна?!» А я в ответ ему: «Какой ты, Олли, догадливый!» Так что ли?»

– Олли, я у тебя такая глупая…

Зоя из последних сил сдерживалась, чтобы не посмотреть на мыски любимых замшевых черных сапог, но глаза не оценили усилий воли, ослушались и расстройство в душе вспузырилось, будто до этого его держали в сифоне: «Вот же, дьявол… Сады эти… Будто по стройплощадке гуляю, обутая не по маршруту…»

– Олежа, я так полагаю, что подол шубы сзади выглядит так же, как сапоги спереди?

– Да нет, нормально все, тёть Зой. Мех светлый, на нем не видно.

– Утешил.

– И стряхнуть на раз-два… Что с настроением?

– Не для огласки. Говенное.

– Что так?

– Не знаю. Нет настроения.

– Так нет настроения или все же говенное?

– А есть разница? Крючкотвор… Есть настроение, если тебе так больше нравится…

– Мне нет… Точно всё нормально? У нас же была вроде в порядке, это я плохой…

– Видишь, как оно получается – баланс должен быть в природе.

– Да черт с ним с балансом, найдется противовес, давай к нам, ожившим!

– Ты, я так понимаю, успел…

– Самую малость, чтобы цепи замкнулись.

– Олли?

– Давай, Олежек, объясни девочке, что с нами, русскими, всегда будет одно и то же: треплемся ни о чем, а ее удел – страдать в сомнениях, душе иноземной, о чем это мы, потому как объяснить, в чем сыр-бор, не выходит, сами не очень понимаем. Манера жизни такая, как папа твой выражается.

– Ну ты, тёть Зой, и завернула…

– Разверни и переупакуй в блестящий английский. Извини, сама оценить не смогу – неуч. Однако верю.

Парижем Зоя была недовольна. Не лег он ей на душу, и ничего поделать с этим было нельзя. Эка невидаль, сплошь и рядом такое случается, только мало кто признается в своих разочарованиях. И причина ясна: обидно, когда книжно-киношные представления не совпадают с реальностью, но еще обиднее, если у тебя не совпали, а у всех других вроде бы да… «Потому что все остальные нормальные, только я одна-разъединственная такая… Сама не знаю, чего уж такого особенного ждала. Правду говорят: поди разберись в женских чувствах. Даже если я сама и есть эта женщина, и чувства эти мои…» Вывод, к которому без особых усилий пришла Зоя, был заковыристым и по-своему даже лихим. «Мужики бы в восторг пришли. Верят, убогие, что сами иначе устроены, – хмыкнула. – Ну что за чудовищная пылища?! Думают, наверное, что нам в России шубы при выходе на холод даром дают, как зонты в их гостиницах, если дождь. Или вообще ничего не думают, что вернее».

Аналогия с зонтами не случайно посетила Зою. Она третий день тщетно пыталась решить для себя: стоит или нет забрать один «общественный» зонт из своего отеля в Москву как сувенир, на память? Одного опасалась, что «поймут неправильно». Очаровательный эвфемизм. Проще, боялась, что схватят за руку. И прогноз, как назло, на ближайшие дни дождей не сулил. «С другой стороны, погода сейчас повсюду чудит. Да и вообще… вряд ли кто будет рыться в чужих вещах при выписке…» Сейчас наконец решила:

– Катитесь вы к черту со своими копеечными зонтами!

– Не понял, тёть Зой?

– Что? Ах да… Подумалось, наверное, что-то вслух, сама не знаю о чем… Брюзжу, Олежа. Не обращай внимания.

Места, по которым Олег и Эва вели Зою, а главное, люди, много людей – суббота, – вопреки очевидной обыденности происходящего в самом деле будили в ее душе странные чувства: «И это Париж?» Наверное, такое неудивительно для человека, впервые выехавшего за границу «на старости лет», как сама Зоя не уставала, немного кокетничая, подчеркивать. Сознавала при этом природой дарованные ей достоинства и что выглядела на тридцать с небольшим, не старше, обходясь без новомодных ухищрений, вообще не сильно себя утруждая гимнастиками и диетами, скорее уж с подругами за компанию, чем по надобности. Что же до эстетической хирургии, то после драмы, происшедшей с лицом одной обожаемой Зоей актрисы, она зареклась даже думать на эту тему. Лишь однажды поколебалась, вычитала недавно, что у моложавых особ после сорока процесс старения резко ускоряется. Особого доверия источник доверия не вызывал, скорее уж вообще никакого, однако увязла статейка в памяти и обзавелась там компанией суеверий.

«Может, и в самом деле не стоило с застольем на сорокалетие затеваться? Не зря же поверье есть, что не празднуют его…» – подумалось Зое неожиданно, будто это имело какое-то отношение к ее настоящему, и вообще знала, как отменить уже состоявшийся праздник. «Хорошо ведьмой родиться. Или стать ею. И двигать время туда-сюда, туда-сюда… И ворожить…» Тут же возник и образ – лицо, фигура ее, Зоины, а вот мятая островерхая шляпа с пряжкой на тульи явно перекочевала из Гарри Поттера. К этому тематическому маскараду приблудились комичные лохмотья от советской титулованной Бабы Яги Георгия Милляра, от него же… бандана. «А тогда на кой шляпа? Куда ее? Да на бандану!»

Надо же было о чем-то думать, пусть хоть о шляпах с банданами. Странно было бы и дальше шагать себе и шагать по Люксембургскому саду с пустой головой и душой, переполненной неясными чувствами – два несовмещающихся по прихоти обстоятельств сосуда. Неожиданно зачесался комариный укус на запястье. Зоя нервно помассировала его, не снимая перчаток. «Комары у них, зараза, в гостинице, несмотря на холод… Бледные, не видно их, а жужжат как большие… Всё вроде как у людей…» Зоина сестра Лена называла места комариных укусов малюсенькими беременностями, обладающими счастливой способностью рассасываться. «Ленка, Ленка… Это тебе сюда надо бы, а не мне. Только как такое организуешь? Уже и никак».

Зоино сорокалетие месяцем раньше отшумело парадно, на полподъезда, залпами игристого, разудалыми плясками под Ваенгу, нестройным перекрикиванием Стаса Михайлова и тесными перекурами на лестничной площадке, возле окна. Курить на балконе Зоя строго-настрого запретила: дым сквозняком загоняло в гостиную, и хотя сама хозяйка курила, точнее – баловалась при случае ментоловыми сигаретками, но сидеть в дыму отказывалась категорически. Да и балкону «сто лет в обед», напомнила непослушным. Дом с биографией и балкон на нем – ветеран, не ровен час перекосит его и посыплются гости горохом с четвертого-то этажа на припаркованные во дворе автомобили. Такое шоу даже для юбилея перебор, чего уж говорить о дате, которую и отмечать вроде как не следует… Даже жильцов из «зеркальной» квартиры, чьи окна выходили в Обыденский переулок, переполошили. Зоина подруга Светлана удумала запереться в ванной со своим досрочно освобожденным мужем, днями вышел.