Рони Ротэр - Мошки в янтаре. Отметина Лангора. Стена, которой нет. Пробуждение

– Я это понимаю, – горячо согласился Ори. – Но Баэлир и слышать не хочет об отсрочке. Словно целью задался – со свету её сжить. Мадвур еще этот…. Глов, будь за неё ходатаем перед верховным жрецом. Нет в ней зла и тьмы, она просто несчастный искалеченный ребенок. Вся беда-то её в том, что полукровка. На это и напирает Баэлир.

– Попросить я могу, – отозвался Глов, – и попрошу. Но сам понимаешь: с богами спорить – у меня власть не та.

– Не с богами, Глов. Со жрецами.

– Это одно и то же. Не для нас, так для простого люда. Скажи тот же Баэлир, что ты – вместилище зла и орудие Неназываемого, и будешь ты уже не танед, а топливо для очищающего священного костра.

– Выходит, нам их бояться надо? – удивился Ори. – Тогда какой же я танед, если в своем тане власти не имею?

– Бояться не надо, – ответил Глов, – а вот прислушиваться к ним, и под свою руку осторожно брать и направлять – это можно. Боги далеко, а воля их от жрецов исходит. А кто жрецам слова в уста вкладывает – об этом подумать надо. Я давненько мыслить стал – слишком много воли богодуховным людям дали.

– Урезать хочешь?

Глов прищурился, многозначительно усмехнувшись.

– Ограничить. Их дело – народ лечить, обычаям учить, волю богов озвучивать, но только так, чтобы на сплочение силы шли, а не на рознь меж людьми. Люди все пред богами и меж собой равны. Ты обмолвился – полукровка дочь твоя. Кто об этом задумывался, пока Баэлир не сказал? Если дальше так пойдет, даже представить страшно, куда это заведет Довогорию. Так и до рабства, которое во всей своей мерзости в Уроссе процветает, недалеко.

Ори задумался. В словах Глова было зерно истины. Не помнил Ори, чтобы раньше в Гленартане так травили односельчан, как сейчас его дочь. Чтобы вносился разлад в семьи, и дети перечили старшим.

– Я понял тебя, Глов. Об этом я буду думать. Но позже. Сейчас главное – Вайра. Завтра мы наведаемся в святилище. Ты с нами?

Глов утвердительно кивнул.

Святилище располагалось за внутренней крепостью Ранготана, на каменистом речном мысе. На скалистом взгорке, обнесенном оградой из заостренных бревен, высился деревянный терем. Через равные промежутки в ограде стояли идолы богов, вытесанные из цельных бревен, и рассветное солнце кровавило их бесстрастные лики. На воротных столбах друг над другом были вырезаны изображения двенадцати священных таноков. Проходя в ворота, Вера успела разглядеть мадвура, зубра, кабана и волка. Во дворе дымились благовониями каменные чаши на железных треножниках. Вера, Ори и Глов поднялись по вытертым каменным ступеням к святилищу, остановились на крыльце в недолгой молитве. Глов толкнул дверь и вошел первым. В святилище было сумрачно – узкие окна под самой крышей пропускали слишком мало света. Вдоль бревенчатых стен, разгоняя тени скупыми огоньками, чадили масляные светильники.

– Слава милосердному Валкуну и верхним богам, – произнес Глов.

Послышались легкие шаги, и на его голос из полумрака появился худой, возрастом под стать ранготанскому танеду, седобородый жрец. Опираясь на посох и щуря тусклые глаза, он рассмотрел посетителей, кивнул Глову.

– Здравствуй, танед, – голос, в противовес внешнему виду, у жреца был ясен и чист. – Не частый гость ты здесь. А я рад, рад, что пришел ты. В мирских делах не след о делах духовных забывать. На молитву пришел, или меня, старого, проведать? Ранее, бывало, подолгу мы с тобой говорили, и не в тягость было тебе ко мне идти. А сейчас за порогом живешь, а и носа в храм не кажешь.

– Прости, Гэллир, – склонился Глов, подставляя темя под благословляющую ладонь. – Сам знаешь, время моё такое – по мгновению людям роздано, для себя и нет ничего. А пришел я помощи просить.

Жрец со значением покачал головой.

– В одночасье богов вспоминаем, когда помощи боле ждать неоткуда. Молви уж.

– Друг мой, танед Гленартана, дочку привез. Больна она. Помоги, Гэллир, милостью Валкуна.

Жрец перевел взгляд на Ори, всматриваясь проницательным взглядом в его лицо. Поднял руку, и Ори послушно склонил голову под благословение.

– Здравствуй и ты, танед. А что же тамошний жрец? Неужто его сил не достало?

– Видать, не достало, – чувствуя на голове тяжесть горячей сухой руки, ответил Ори. – Да и не хочет он. Пустое говорит, будто дочь моя, которую я с младенчества знаю – под властью Неназываемого, и отметина Темного Лангора на лице её. Испытанием священным железом грозит.

Гэллир сдернул руку с головы Ори, отступил на шаг и устремил взгляд на Веру. Потом протянул к ней руку. Та стояла, открыто разглядывая жреца в ответ. Жрец чуть заметно усмехнулся.

– Али и головы не преклонишь?

Вера спохватилась, и по примеру мужчин склонилась под руку старика. Он положил руку ей на макушку, и обратился к Ори.

– И давно ему это мнится?

– С того дня, как она очнулась.

– После ранения?

– Да, – Ори удивленно воззрился на старика. – Как…

– Шрам свеж. А битва по весне была, – предупредил его вопрос жрец.

Вера устала стоять, согнувшись. Она сделала попытку выпрямиться, но Гэллир прижал ладонь к её голове, не давая подняться.

– Много кто ранен был в битве той. И шрамы у многих остались. Так почему же Баэлир её лишь в слуги Неназываемого прочит? Отвечай, танед. Лукавить нужды нет – боги ложь распознают.

Поколебавшись, Ори отвел глаза.

– Очнувшись, она никого не узнала. Не помнит ничего и никого. И говорила на чужом языке. Но, возможно, это был язык её родной матери! – спохватившись, быстро добавил он. – А память может вернуться через какое-то время.

Жрец опустил руку, и Вера, наконец, смогла разогнуть спину. От старика не ускользнул её досадливый взгляд, и он снова едва заметно усмехнулся в усы.

– Идем, дитя, – поманил он Веру, и, повернувшись, направился вглубь святилища. – А вы здесь ждите.

Она оглянулась на Ори и Глова. Те ободряюще кивнули ей, и Вера последовала за стариком. Он привел её в маленькую каморку в глубине храма. Указал на стоявший там топчан. Сам отошел к столу, и, постукивая посудой, произнес.

– Садись. Давай поговорим. Как звать тебя?

– Вайра, – ответила она, садясь.

– Откуда ты?

– Из Гленартана, – понимая, что старик начал допрос, Вера тщательно обдумывала ответы.

– А лет тебе сколько?

– Двадцать.

– Кто тот второй, который с тобой?

– Мой приемный отец. Его зовут Ори.

– Хорошо, – старик повернулся, улыбнулся ей, и подал каменную плошку, в которой густо дымились какие-то коренья и листья. – Подержи это, пока говорить будем.

Вера, помедлив, приняла протянутую ей миску. Дым вился и расползался, заполняя пространство каморки. Сквозь ускользающее осознание бытия Вера услышала вопрос.

– Как имя твоё?

Язык повиновался с трудом.