Игорь Олен - Инкские войны. Incas

– Солнце ваш, кость моя бог прекрасная! – она спела.

А Вáрак вышел из тростниковой рубки. Пили солдаты у очага за мачтой. Отмахиваясь от мух, он спрыгнул в лодку и в ней поплыл к плотам, глядя в джунгли, что по-над руслом.

«Храбрый он муравьед! Могучий! – думала Има-сýмак. – Вдоволь еды! Прекрасно! А Жапорé не имел еды, не имел еды, кроме сильной прекрасной плоти!»

Воин-гигант, сдержав лодку, высадил Вáрака на корму, к жаровне, где были чаши. Там оба выпили.

– Что, земляк? – начал Вáрак. – Инка-по-милости не имел права дать чин. А он мне дал чин, будто бы инка. Инки погибли, хоть были инками. А вот Йáкак, инка-по-милости, – жив вдруг… Мы с тобой, Укумари, ты мой десяцкий, живы, хоть мы общинники. Мы никто, а мы живы. Как так?

– Ты стал курака, – молвил десяцкий. – Мне теперь честь с тобой! Я скажу, что я видел. Видел я, как до чащ Мусу-Мýсу бились мы с чýнчу и враг насел на нас. Инка бился, а этот Йáкак был недалёко. Дикие забрались на плот, инка-милостью смылся – у инки нож в спине. А ведь диких-то рядом не было… – Укумари, взяв пику, упёр остриё в живот. – Лгу – убей меня.

Оба замерли.

И он вновь повёл: – Йáкак врал, что наш инка погиб от чýнчу… А как вошли в леса, инки пали все быстро, кто от чего, ты помнишь… Главный стал Йáкак, хоть у нас в войске инки-по-милости старше есть. Потому как он – сын наложницы от наместника над Востоком. Йáкак велит: воюй! Иду вперёд, а врагов спиной чую, жду, что убьют свои… Йáкак злится, будто бы я виной, что я видел, как погиб инка.

Он замолчал, вслушиваясь в плеск волн.

Вáрак сказал: – Он храбрый был, наш начальник! Все инки пали. Главный стал Йáкак, инка-по-милости.

– Он с наместником над Востоком, – вёл Укумари, – скажет великому Сыну Солнца: чунчу и мýсу – наши. Но он смолчит, что война с ними глупая: лупишь – а их вновь тучи. Тропы, что сделаны, заросли; кровь смыл ливень; мало останется, будто не было нас вообще здесь… Взяли мы пленных, редких животных. Всё… А того, что наш Йáкак заискивал перед чýнчу, дарил их, пил с ними, и не узнают… А для чего он так? Чунчу рядом живут: дни пути до нас. Думай!

– Да, – бросил Вáрак. – Истинно. Было нас двадцать тысяч, а теперь сотня… И непонятно: что это Йáкак чунчу задабривал? Непонятно… Вздумают, мы боимся их, и до наших гор за три дня дойдут…

Раздались вопль и всплески. Тыкая копьями, отбивали кого-то, стянутого рептилией.

Вáрак мучился лихорадкой.

Вдруг налетели лодки, и Има-сýмак забилась в шкуры. Что за злодеи?! Жуткие!! В ноздрях перья, в волосе перья! Крашены красным, тряпки на бёдрах! Визжат-воют, тянут тетивы, стрелы пронзают плоть! Люди-инки хоронятся за плетёными травяными бортами и отбиваются! Два плота обросли нападавшими и отстали…

А за излукой лес разрядился. Здесь начинался обширный край Чунчу. Вырос посёлок; инка-по-милости высадился с подарками для вождей. Прощаясь, он говорил им: «Дам вам одежду, дам топоры, дам чашки. Вы, коль скажу, поможете?» Чунчу клали ему на плечо руки и заверяли: «Друг! Тебе тоже друг!»

Сплошь перекаты… Близ водопада, бросив плоты, шли рощами, редкими и облитыми солнцем. Пахли цветы; на пнях – змеи; птицы вдруг верещали…

Ночью напали дикие. Укумари, страшного роста добрый десяцкий, выломал палец, кой разнесла стрела. Гнус откладывал в кожу яйца, воины мёрли в страшных нарывах. Но Има-сýмак никто не кусал. Никто.

Чащи вскарабкались в злой туман. Гниль, устлавшая землю, пахла. Сети лиан обдирали колючками кожу. Пленники, нёсшие груз, чихали.

Рассеялись облака средь скал, над коими плыли кондоры. Има-сýмак плела венки на нечастых лугах.

Выше – тучи с ветрами, и Има-сýмак хныкала, что, мол, «щиплет». Выли метели, все тогда падали и лежали, пока не являлось солнце… В сумраке проходили кручей, инка-по-милости Йáкак сбросил кого-то, видела Има-сýмак.

За перевалом – вниз, вниз к долине с речкой… Вдоль дорог часто сидели по одному-два люди, как бы «гонцы»… Шли строем, грязным, неровным. Встретив лам с ношей, дикая вздумала их убить камнями. Звери плевались, ибо привыкли драться слюной « в зобу, выплёвывая в того, кто ближе, чтоб попасть прямо в глаз, не куда-либо ». Испуганная, вскочила она на камень, где был гонец в тюрбане. Вáрак согнал её.

Ночевали на станциях, сложенных камнем, крытых соломой. Инки-по-милости и вожди – внутри, воины – под навесом.

Речка в долине всё приближалась…

Справа и слева выросли стены дикого камня. Пленные озирались. На площади, где отряд путь кончил, высились на платформах здания под соломенной кровлей. Множество златоухих было близ старца на золотом седалище. Йáкак шёл с криками:

– Инка великий наш Титу Йáвар! Ты властелин Востока! Жизнь тебе! Слава да изойдёт к тебе из Трёх Пещер! Вернулись мы, утвердившие в диких власть сынов Солнца. Вожди покорённых племён с дарами!

Сгорбившись от животного страха, пленные нанесли корзин с плодами, клетки с животными и мешки с изумрудами.

Вспыхнули нити в косах наместника, искрились золотые орнаменты на рубахе. Глашатай выкрикнул:

– Слово Инки! Подвиги ваши достойны предков, подданных моего отца Йáвар Вáкака, бывшего повелителя всех Сторон! Больше дикие не придут к нам с войнами. Слово Инки! Лучших я отошлю к Дню Ясному 5 5 Ясный День – обращение к царю инков, выбранное Титу Йаваром из других (Заступник и Благодетель, Набольший Господин, др.), более полно определяющих властное положение. Не случайно упоминание Йавар Вакака – представителя прежней династии, свергнутой за полвека до упомянутых здесь событий. для наград. Честь Солнцу и и Трём Пещерам Паукар-тáмпу! Айау-хайли!

Воины отвечали: – Хайли!

Длинная скатерть легла на площадь. Лучшие воины стали пить с инками, вспоминая сраженья. Женщины пили тоже.

Видела Има-сýмак стены с одеждами на крючках, крышу из тростника-соломы, ложе из шкур; бил в клиновидные окна солнце. Сунувшись в три отверстия шерстяного мешка, бывшего, в вариациях, одеяньем андских народов, дикая уцепилась в балку, чтобы ногами откинуть в конце концов полог перед собой… Илльи!!! Там тоже комната! По столбу в середине ползут вверх ленты; пол под паласом.

В низенькой третьей комнате, устланной ламьей шкурой, ел кашу мальчик.

– Маленький муравьед, кто ты? Я Има-сýмак из Мусу-Мýсу.

– А я не маленький. Я Печута. А ты наложница. Мать выйдет из-под земли, прибьёт тебя.

Она выбежала от страха.

Общий двор замкнут общей стеной, домá кругом. В ямках, чтоб не сбежали, – дети, чем-то играют. Много простора, света; нет мошек, змей, не прыгнет с ветвей ягуар… Прекрасно!

Рослая девочка повлекла Има-сýмак. – Переоденься: ты обрядилась, точно мужчина.

– Что?! – отбивалась та и ругалась. Но вдруг увидела тонкошерстный наряд, сандалии с ремешками. Волосы девочка убрала особо, очень красиво.