Игорь Олен - Инкские войны. Incas

Праздник: сев на полях Благодетеля и Заступника. Славно! Надо, однако, их вдохновить. Хмыкнул Римаче и, заложив руки зá спину, произнёс:

– Чача, пойте: Айау хайли! Айау хайли! Йэх, чудо-такля, йэх, борозда! Йэх, попотеем, потрудимся! Женщины, отзывайтесь: хайли, герои, хайли!

Зубрят чача общеимперский язык руна-сими: поняли, подхватили, в лад пошли. Градоначальник совет даёт:

– Чача, праздник! Трýдитесь в полях Набольшего Господина. Резвые быть должны! Песни пойте, сказывая, что вы дикие были прежде. Такли не забывайте!

Солнце в дымке над дальним хребтом, прохладно. Кутается Римаче в плащ свой. Чача потеют. В ссадинах руки женщин; стонут мужчины, ибо груба такля, сильно приходится давить в стремя, чтоб вогнать в почву. Чача хрипят, прекращают петь. Трогает золотой диск в ухе градоначальник, злится непослушаньем. Но расползаются губы его и миндалины глаз довольством: чача со шрамом начал голосом низким, крепким:

И заработали исступлённо! Такли рвут землю! Волосы мечутся перед лицами, как трава в ветру! Щерится градоначальник, а уж согнулись колени и в голове круги. Высказалось само собой:

– Хватит!

И заспешилось к стражникам. Грех сгинуть. Дух отлетит в Вышний мир, услышит: рано ты прилетел, дух! мудр ты был и чинов б достиг!.. Песнь гнусная! Наказать певца!

Подбегающие чиновнички и туземные господа слышат:

– Плох у них руна-сими, поют трудовой напев плохо, и сев не спорится. Будем учить руна-сими, будем очеловечивать чача вечером.

Юркий курака ластится: – Всем учить руна-сими! Мои сыны в Куско учат тот руна-сими!

Пращой стянут жбан его мыслей (такая мода), перья за ухом… Прочие сходно. «Дурни, – мыслит Римаче. – Скот тупой! Ведь сыны ваши в Куско не языка ради, а для покорности, чтобы вы не восстали, коли придёт в башку!»

Остр ответ его, сопричастного тайнам Куско:

– Мудрыми сыновья вернутся, Мáйпас, будут знать толк в правлении!

Раковины взревели. Женщины припустили прочь разводить очаги и детей кормить. Сильный пол, такли нá плечи, двинул стройно, как и предписывалось Пача Кýтеком: «Труд в полях схож с трудом на войне. Рать идёт на врага с криком: айау хайли! Смерд землю роет под тот же крик. Рать идёт с войны строем гордым. И земледельцам идти строем гордым».

Но суетлив Римаче, ищет кого-то взглядом и, нагнав чача со шрамом на шее, корит:

– Таклей машешь… Драчун? Как звать?

Тут как тут Мáйпас, юркий курака: – Кáвас, моего рода!

– Надо исправить, – молвит градоначальник. – Придём, накажем.

И полегчало. Близ древоухие кéчуа с пиками, птицы поют… Тяжко править: туп народ, порывается жить старой жизнью.

– Сказка вам. Солнце с запада на восток ходил. Воробьи жили в глиняных хижинах. Он велел им селиться в каменных. Воробьи же противились. Нашли тучи, дождь лил, лил, лил… Глина стаяла. Воробьи мокли, плакали… Почему же не слушали мудрых начальников?

Скалят зубы вожди, не смысля, что, как те самые воробьи, злят доброго пастуха папамáркаских чача. Он для них – что Сын Солнца всем.

Выпрямился Римаче, кашлянув, а на площади над покрывшими склон лачугами объявил:

– Есть – и сюда всем. Будем бить Кáваса и вникать, зачем. Будем также учить руна-сими.

Рубленной в скалах лестницей власть имущие пошли в крепость. Чача, сдав палки-копалки на склад (« они не владели собственной вещью »), рассеялись.

Кáвас шёл и задумчиво скрёб в затылке.

Спутники спрашивали: – Будут бить тебя. А за что?

– Шрам этот инки мне сделали, я не смирялся… Быть бы мне пумой, чтоб убежать на волю! Быть бы орлом мне, ветром, рекою! Побьют – за песню. Пел я, что чача – гордый народ, могучий. Или не гордый?

– Гордый, да! – восклицали попутчики и на миг распрямлялись, складывая кулак. – Могучий!

– Надо нам выгонять тех инков.

Все замолчали, уставясь под ноги.

– Клубень Великий рек!

Взоры вскинулись.

– Бились, помните? Клубень сгинул, Мáйпас сказал нам: боги нас бросили, нужно сдаться. Мы, испугавшись, вышли к Заступнику Благодетелю… Вчера ночью жена моя Сиа мне говорит: кто-то имя твоё называет, но не ходи, вдруг дух? Известно: к духу не выйдешь – сам войдёт.

Закивали.

– Вышел на голос, он удаляется и зовёт: Кáвас! Манит в ущелье, в трещине голос: Кáвас! Сунул я руку – Клубень Великий там!!

Чача обмерли.

– Приложил к уху, слышу: Кáвас! домой меня забери, корми; буду вещать тебе… Приходите, Клубень Великий скажет всю правду.

Кáвас направился к стенке диких камней в лачугу. Очаг краснил шкуры слева, женщину справа, сыпавшую в воду клубни. Дым тёк сквозь крышу тёмной соломы; а на стропилах – вяленые тушки кроликов. Он, сев нá пол, сдвинул колени под подбородок.

– Ты, Сиа, не говоришь со мной. Раньше ты говорила.

– Кáвас, устала, язык не слушается, не знаю, что говорить. – Воткнув кувшин в угли, она позвала детей.

Кáвас сказал: – Накажут.

Женщина глянула на него. – За что?

– Таклей размахивал. Мол, за это. Но не за это. Я шёл, пел песню…

– Убьют тебя, как жить? Óбщина заберёт детей. Как будет детям? Кáвас, не пел бы ты песен, не затевал бы опасных дел с вождём Пипасом!

– Надо прогнать их, инков. Мы отдыхали бы. Ведь мы наши поля засеяли. Почему мы должны копать земли инков? – Вскочив и завесив вход пологом, Кáвас вытащил и поднёс к огню Клубень из золота. – Грейся, сил набирайся! Силу дай нашим клубням, порть клубни инков! Выпусти ты ростки белоснежные, и войди в наших женщин, пусть родят воинов, чтобы инков нам одолеть, прогнать…

Закашлявшись, он убрал Клубень. Сиа свернула полог; дым опрокинулся снежным вихрем. Изменчив в высокогорье климат, лето нельзя назвать летом. Дети придвинулись к очагу. Варево из кувшина вылили в чашки, выпили… После Кáвас замазывал щель в стене; Сиа, лёжа на шкурах, ждала, чтоб маленький к ней подполз, « он сам подползал к своей матери достать грудь; сосать приходилось, став на колени и никогда в подоле и в руках матери ».

Под вой раковины на площади собрались порошённые снегом толпы. Градоначальник, кутанный в меховую накидку, ласково произнёс:

– Чача, вот о чём скажем. Как мы работали – первое. Что судим Кáваса – будет второе. Что кому нужно – третье. Для чего руна-сими – пятое и двадцатое. Пусть десяцкие посчитают люд, скажут пятидесяцким, те скажут сотникам, пятисотникам и куракам поболее.