Игорь Фарбаржевич - Зеркальный бог

Ию искали везде: в доме, в саду, за огородами – ни следов на дороге, ни отклика на его зов…

Между тем, из города с дознанием никто не приезжал: ни полицейские чины, ни сыщики самого губернатора. Видно, решил Стрешнев, не напали еще на след.

Лишь несколько дней спустя, когда дорога высохла основательно и привычно запылила под колесами, – к Сергею Ильичу наконец-то приехал Александр Привалов – проведать, как он изволил деликатно выразиться. Стрешнев не стал рассказывать гостю о случившемся, а тот не напоминал о докторе, которого товарищ на порог не пустил.

Они поговорили о погоде, о лошадях, о ценах на пшеницу, затем Привалов живописал прекрасный бал в доме статского советника, и поделился тем, что сделал-таки предложение его дочке. Лишь в театр больше не звал, боясь болезненных фантазий друга.

Но Сергей Ильич сам осторожно задал вопрос товарищу:

– А что, братец, статуи у театра?

– Какие статуи?! – нарочито удивился тот, словно не понял.

– Ну, у театра Афонина, – напомнил Сергей Ильич. – Все ли на месте?..

– А что с ними сделается?! – искренне удивился Привалов. – Куда поставили, там и стоят.

Стрешнев застыл в недоумении:

– То есть, как это стоят?!.. Все – девять?!

– Сколько положено! – кивнул Привалов.

– Видно, с того дня ты там не бывал! – не поверил Сергей Ильич.

– Как же! – хмыкнул гость. – Только вчера проспал на водевиле. «Три десятки» называется. Чепуха непревзойденная! Но актрисы, скажу я тебе – шарман! Говорят, двух из них Афонин купил у самого Расцветаева! Звонкие голоса! Знойные улыбки! Стройные ножки! А талии – тоньше осиной!

– Вот-вот! – оборвал его Стрешнев. – Талию-то, что стояла перед театром, – сперли!

– Кто?! – не понял Привалов.

– Воры, кто ж еще!

– Да кто тебе сказал об этом?!

– Уж сказали… – загадочно произнес Сергей Ильич.

– Вранье! – отмахнулся Привалов. – Вчера сам видел. Третья слева. Только после ночной бури (помнишь, третьего дня?) она слегка пострадала: наверное, молния ударила. Кажется, у нее бубен разбило. А так – стоит! Что ей сделается?

– Ты это точно говоришь?! – затормошил его Стрешнев.

– Вот те крест! – перекрестился гость, пытаясь успокоить друга. – А не веришь – едем со мной! Сегодня другой водевиль дают. Забыл, как называется. Но не в этом дело. На актрис посмотрим, а то скоро женюсь…

– Так не женись, – резонно заметил Сергей Ильич. – Коли не любишь.

– Я?! Не люблю?! – в запальчивости возразил Привалов.

– Коли б любил – знойных улыбок вокруг себя не замечал бы.

Когда друг уехал, Стрешнев велел закладывать лошадей. Но только Харитон выкатил коляску к парадному подъезду, – вдруг отменил приказ.

«Поеду-ка я завтра в город, – решил он. – Прямо с утра!..»

И всю ночь вертелся с боку на бок, задавая себе один-единственный вопрос, что же это все-таки было? Какая тайна увлекла его за собой? Что бы там ни было, он должен ее разгадать…

Стрешнев вспомнил венчанье, и свою свадьбу с бубенцами, и поездку в Италию, и загадочную встречу с женой на прошлой неделе… Глаза жгли слезы, но стыдиться их было не перед кем…

На следующее утро Сергей Ильич отправился в город к Афонину.

Когда-то они с Афониным были довольно тесно знакомы: оба любили бильярд и на званных вечерах предпочитали сплетням, картам да буфету всласть погонять шары по зеленому сукну. На эту встречу он решился за утренним кофе, надеясь получить у губернского богача ответ на мучивший его вопрос. Зная, что Валентин Николаевич встает с петухами, Стрешнев велел Харитону закладывать коляску.

Проехав городскую заставу, Стрешнев решил вначале все же удостовериться в правоте слов Привалова, и приказал кучеру повернуть к городскому саду. Проезжая мимо нового театра, Сергей Ильич действительно узрел на положенном месте все девять муз, среди которых была и его Талия, только без венка, комической маски и бубна. И туника теперь больше смахивала на рубашку, в которую переодела ее горничная. Удивительно, что никто этого не заметил, кроме него!

Как ни странно, боль, сжимавшая сердце все пять долгих лет, немного отступила.

– Гони на Дворянскую! – задумчиво молвил он, и коляска застучала дальше по мостовой.

Афонина Стрешнев застал в палисаднике: тот аккуратно подрезал кусты. Завидев старого уездного знакомого, он спрятал садовые ножницы в карман фартука и, радушно улыбаясь, пошел ему навстречу.

– Если не ошибаюсь – Стрешнев?!.. Сергей Ильич? Какими судьбами?!.. Давненько мы с вами шарами не стукались. Может, сыграем в «американку», или в «пирамиду»?.. А вы отлично выглядите!.. Представляете, про вас давеча такого наговорили, что хоть – в могилу ложись!.. Вот ведь языки без костей!.. Будто вы… – он заговорщицки подмигнул, – одну из муз, что у театра, приняли за вашу, пардон, жену!.. А я ответил: ну, перебрал человек! Тоже, когда выпью лишку – такую ахинею несу!.. Ха-ха-ха!..

Но, узнав, что Стрешнев действительно интересуется театральными музами, Афонин спрятал улыбку:

– Чем могу помочь, сударь? – спросил он и достал, как бы невзначай, ножницы из кармана.

– Интересуюсь, – спросил Стрешнев, – откуда у вас статуи?

– Украл! – расхохотался богач.

– У кого?.. – не понял шутки Стрешнев.

– Да что это с вами, Сергей Ильич? – изумленно посмотрел на гостя Афонин. – Я заказал их в Риме. В мастерской известного скульптора Пьетро ди Степпа.

– В Риме?! – взволнованно спросил Стрешнев. – Когда ж это было?

– Лет пять назад. Как начал строительство театра… Кстати, этот итальянец недурно говорит по-русски. То ли его отец, то ли мать были из рода князей Степниных. Эй, куда же вы?!..

Но Стрешнев уже выбежал за ворота, вскочил в коляску и толкнул в спину Харитона. Лишь в последний миг обернулся:

– Спасибо вам, Валентин Николаевич! Век не забуду!

Сергей Ильич поехал в Италию налегке: небольшой баул да саквояж.

Прибыл он к вечеру, оставил вещи в гостинице, быстро умылся и переоделся. Затем, взяв трость, подаренную женой (тогда еще невестой) ко дню его рождения, даже не поев, отправился по делу. Ему не терпелось поскорее разгадать тайну мраморной Талии.

Мастерскую скульптора ди Степпа Стрешнев нашел легко. Указал Сергею Ильичу дом скульптора священник церкви Сан-Аньезе. И, перекрестившись, долго смотрел Стрешневу вслед. Кто не знал в Риме этот, стоящий неподалеку от церкви, старинный палаццо из рыжеватого туфа с решетчатыми ставнями на окнах?

Про этот дом и, особенно про его хозяина, ходили темные слухи. Скульптор не имел учеников и вел скрытный образ жизни, будоража этим любопытство соседей. Уличные мальчишки иногда забирались на стену, впрочем, не обнаруживали там ничего интересного.