Сергей Панфилов - Батурино – гнездо родное

Прощание, в который раз, с родными закончено. Благословение отца Иоанна и матушки Марии на жизнь добродетельную получено. Екатеринослав – это не Далматов и не Пермь. Когда-то из него приедешь домой, в Батурино? Матушка Мария смотрит на Андрея с любовью. Она будет молиться за него в разлуке, желать от всего материнского сердца благ и просить Господа, Богородицу, чтобы Они хранили Андрюшу в далеком Екатеринославе. Она будет молиться о нем также, как молится и о Платоне, живущем в Москве, и о других детках, пребывающих рядом с ней… О, материнское сердце! О, материнская любовь!..

Сопровождаемый архимандритом Ионой, Андрей Капустин выезжает в Екатеринослав 23-го августа 1836 года. Начинается его жизнь в южных губерниях России.

Три года Андрей Иванович Капустин прожил в городе Екатеринославе, в доме семинарского ректора, своего родного дяди архимандрита Ионы.

Юг оказывал благоприятное влияние на Андрея. Он оттаивает душой и сердцем. Новый мир окружает его. Он ходит по городским улицам, видит малороссов-украинцев, носивших широкие шаровары, рубашки с нарядной вышивкой, сапоги, длинные усы и чубы-хохлы. Видит девушек в нарядных одеждах, у которых косы заплетены на особый манер и уложены на головах, словно венцы. Он слышит украинскую «мову» – разговорный певучий язык малороссов, в чем-то похожий, но больше отличный от великорусского.

Видел Андрей на окраинах Екатеринослава простой, совсем деревенский быт украинцев-малороссов. Хаты-мазанки, вишневые сады, вареники с вишнями и творогом, обозы, влекомые круторогими волами, везущими скрипучие телеги-арбы. Усатые, чубатые хохлы, сидя на передках, правили своими повозками, невозмутимо смотрели по сторонам, покрикивали на волов:

– Цоб, цобэ, лысый! Якой ты чудила…

Здесь, на одном из шумных торгов, Андрей с удивлением увидел «Часослов» – старенький, растрепанный. Он лежал на лотке торговца, среди других товаров. Андрей взял книгу в руки, перелистал – написано на греческом языке. Он уже хорошо разумел, понимал его, читал и мог общаться. Спросил продавца о цене. Она оказалась небольшой. И Андрей купил эту книгу… Он берег её всю жизнь, возил везде с собой.

Учился Андрей Капустин в Екатеринославской семинарии успешно. В прошлом остались годы первых его шагов на учебном поприще. Его неуспехи. Он мужал, набирался опыта. Набирался знаний. Учиться ему нравилось. Как же? Что плохого в том, чтобы узнать что-то новое, интересное, полезное для души? Ничего. Василий Великий, Иоанн Златоуст, Григорий Богослов прочитывали и узнавали о многом и брали отовсюду что-то душеполезное.

Дисциплина в Екатеринославе была помягче Далматовского училища и Пермской семинарии. Здесь за незнание и проступки не секли розгами, не давали ученикам отведать «березовой каши». Хотя на колени ставили. Не на горох, конечно. Но ставили. Поэтому, чувствуя попустительство начальства, семинаристы выпивали водочку, покуривали табачок, поигрывали в карты, не считая это грехом. А зря! Бес оставался бесом. И грех оставался грехом.

Эти страсти были чужды Андрею Капустину. Здесь, в Екатеринославе, он нашел себе задушевного друга. Звали его Серафим. И фамилия была у него – Серафимов. Родом он из семьи греческого священника. На год старше Андрея, учился в последнем классе. Общение с Серафимовым скрашивало семинарскую жизнь Андрея. А когда Серафим закончил Екатеринославскую семинарию и поступил в Киевскию Духовную Академию, то свое общение они продолжили в переписке. Андрей в то время увлекся изучением еврейского языка. Делает большие успехи… На экзамене в 1838-ом году он прекрасно отвечает, свободно говорит на еврейском языке, чем поражает и восхищает экзаменационную комиссию. Его удостаивают награды – вручают еврейскую хрестоматию.

А греческим языком Андрей Иванович так хорошо овладел, что по распоряжению семинарского начальства, начиная с 3-го октября 1837 года, он занял должность лектора греческого языка в низшем отделении семинарии. Ему назначают жалование – 100 рублей ассигнациями в год.

Его дядя, архимандрит Иона, у которого Андрей проживал в доме, наблюдая за успехами своего племянника, радовался. А вот стихов его одобрить не захотел. Андрей давно начал свои стихотворные опыты. Как всякий стихотворец, он хотел, чтобы его стихи прочитали, оценили. И вот он решается показать свои творения, написанные на листах бумаги гусиным пером, говорящие о Страстной Седмице и воспевающие Светлое Христово Воскресение, архимандриту Ионе.

Дядя внимательно прочитал стихотворные творения племянника, усмехнулся, взял перо, окунул его в чернильницу, написал свою оценку: «Сии стихи Христу и Спасу подобны молодому квасу» и вернул рукопись Андрею. Он прочитал дядину рецензию, печально улыбнулся, пожал плечами и положил свои творения в ящик комода… Писать стихи он, конечно же, не расхотел. Продолжил свое стихотворчество… А стихи, показанные дяде, были напечатаны в Киеве, где он обучался в Духовной Академии…

Пришла весна 1838 года. Андрей Капустин сдал экзамены последнего семинарского курса. Казалось бы, учеба закончена. Он уже мечтал о том, чтобы поехать в Москву, поступить в Духовную Академию, в которой обучается его старший брат Платон. Он пишет об этом желании брату. Получает ответное послание. Платон рад выбору Андрея, готов помочь ему, прислать на дорогу денег.

Но архимандрит Иона, ректор семинарии, решает по-своему. Он говорит племяннику, что тот недостаточно подготовлен богословски и благословляет его провести в семинарии еще один год. Слово его окончательное, обжалованию не подлежит.

Андрей ошеломлен решением дяди-ректора. Его планы рушатся. Он лежит у себя в комнате на кровати, отвернувшись к стене, думает, что предпринять. Огонек негодования разгорается у него в душе. В голову приходят мысли – бросить все, собраться и тайно отправиться на родину – в Батурино, к дорогим папеньке и маменьке. А там… Что там дальше? Бог весть… Но что-то предпринять надобно, показать свою самостоятельность.

Андрей совсем уже было решился бежать в Батурино. Внезапное препятствие удержало его от неверного шага – в семинарии случился пожар. Его потушили. Семинарское начальство, дядя-ректор, раздумывали о причинах бедствия – несчастный случай, самовозгорание или злонамеренное преступление – поджог. Так и не приняли никакого решения и оставили все без последствия, начав ремонтные работы.

Пожар в семинарии и удержал Андрея от побега в Батурино. Он подумал, что его могут обвинить в поджоге, а этого ему никак не хотелось. Не хотелось подводить дядю-ректора. Он остался в Екатеринославе.

Еще прошел один год жизни. Семинария была закончена в 1839-ом году. Андрей радовался. Впереди его ждало что-то новое, неизведанное…