Георгий Левченко - Сон разума

Но в душе есть и кое-что иное. Странно, но я никак не могу оставить надежд на нормальное человеческое счастье, обычную жизнь в спокойствии и достатке. Почему «странно», ведь, казалось бы, это вполне естественно? Потому что ранее подобных желаний, устремлений у меня и в помине не было, появились они лишь сейчас, когда я только-только начал понимать, чего мне надо в любви, кого я могу и должен любить, чтобы быть счастливым. Но куда их теперь девать? что с ними делать? Надо либо претвориться бездушным, либо наивным, но в любом случае должно иметь место притворство, от которого я так истово и начал свой бег. Неужели это всё, конечный пункт, невозможность обретения цельности, гармонии, обречённость жить в постоянной разорванности, разладе с самим собой? Почему я не могу уповать на счастье? или почему способен обрести его? Справедливости ради надо сказать, что порой я спокойно обо всём забываю, о своей страсти, о поисках смысла, об одиночестве, «затерянности в бытии», и погружаюсь в повседневные дела, отдаюсь рефлексам. Однако стоит вспомнить о ней, её фигуру, черты лица, как всё разом возвращается и вводит в омерзительное оцепенение. (На самом деле, хорошо, что машина в ремонте, а то бы давно уже разбился от этих замираний, остаётся разве что быть сбитым, замешкавшись на пешеходном переходе.)

И ещё: не знаю как и почему, но я стал тоньше воспринимать окружающий мир, не среду, в которой живу, а мир в целом, более того, у меня появилось странное желание эстетического совершенства во всём, даже в тех мелочах, на которые лично я, на самом деле, не могу воздействовать ни коим образом, например, чтобы все листья на одном дереве были одинаковой формы и строго симметричными, что невозможно в принципе, однако отсутствие оного иногда приводит в замешательство, разумеется, мимолётное. Глупость, и глупость не новая, даже позорная субтильность, прекраснодушие, духовный онанизм, однако вполне объяснимая: когда не хватает в жизни чего-то простого и главного, разнообразного, но единого, начинаешь придумывать сложную мелкоту, дабы хоть на минуту, секунду, мгновенье забыться, ощутить нечто родственное твоему духу вне тебя, и, отвернувшись, тут же о нём забыть, поскольку ничего существенного оно не дало и дать не могло. Среди мимолётных чувств выделяется одно главное, пред которым меркнут все остальные, оно неподвижно сидит внутри, ревностно охраняя свои владения, и позволяет тебе лишь неопасные чудачества вроде хорошо приготовленного ужина, гладко выбритых щёк или идеально завязанного галстука.

Проснувшись для выходного дня довольно рано, Фёдор спешно перехватил кое-что на завтрак, привёл себя в порядок и с неожиданной для себя юношеской прытью выскочил на улицу. В голове сидел несколько раз обдуманный и передуманный план, первым пунктом которого значилась покупка билета. Автоматизм неплохо спасает в напряжённые моменты, особенно когда предчувствие результата предстоящей деятельности не совсем хорошее, от чего порой начинаешь задумываться, а надо ли оно тебе вообще. Разумеется, билетов в кассе не оказалось – неизбалованный «звёздами» город был падок на подобного рода мероприятия, – однако ему не могло сегодня не повезти, мир не без «добрых людей», кое-кто сразу подскочил к Фёдору, когда тот несколько озадаченный, но не павший духом медленно отходил от кассы. Женщина средних лет, в очках на заспанном лице, одетая хоть и не дёшево, но неопрятно, начала плести заранее заготовленные фразы про несчастье, случившееся с её знакомыми, которые вследствие него «ну никак не могут пойти на сегодняшний концерт», от чего купленные у спекулянтов билеты просто пропадают. Почти с двойной переплатой и молчаливо удивляясь, зачем солидному на вид мужчине смотреть на «сопли», она «от сердца и чуть ли не себе в убыток оторвала» один билет, несколько раздосадовав на свою скромность после того, как увидела, что Фёдор, не замечая подвоха и со всей охотой, расстался с немалыми деньгами, даже не поторговавшись. Но в его душе в мгновение, когда он засунул в карман эту драгоценность, происходило нечто крайне волнительное: в сознании странным образом отождествились тактильные ощущения от гладкого и плотного кусочка бумаги и безотчётной надежды на счастье, не больше не меньше, которой столь искренне и столь безуспешно он не хотел обманываться весь предшествовавший день.

Следующим местом назначения оказался цветочный магазин. Сперва Фёдор предполагал купить цветы прямо перед концертом, чтобы те ни капельки не завяли, потом отбросил эту мысль по вполне логичному основанию: он вспомнил, как однажды с Настей спешил то ли на юбилей, то ли другой официальный праздник к её знакомой, и по дороге на мероприятие, заехав за своей девушкой на работу, посетил торговую точку с разнообразной флорой, в которой увидел одну заинтересовавшую его вещь, отметив про себя мимоходом, что она могла бы стать неплохим подарком женщине, причём подарком со смыслом. Они встречаются не часто, но сегодня ему повезло. В центре города располагалось несколько магазинов подобной тематики, и, одиноко пройдя несколько кварталов по нехотя просыпающемуся в выходной день городу, он отыскал единственный, который оказался открыт в столь ранний час.

– Извините, – произнёс Фёдор сиплым, грудным как из подземелья голосом, когда за ним затворилась стеклянная дверь среди огромной витрины, из коей на улицу буквально вылазила разнообразная зелень. Продавец стояла к ней спиной, что-то перебирая внизу, почему слегка вздрогнула от его обращения. Он и сам почувствовал неловкость от неестественной хрипоты звука, вырвавшегося из пересохшего горла. Кстати сказать, в это раннее время Фёдор оказался единственным покупателем. – Что у вас самое редкое? – спросил он. Та недоверчиво покосилась на него и указала на верхнюю полку в конце стеллажа, который располагался в метре за прилавком, тянувшегося вдоль всего помещения. На ней вряд стояли разнообразные вазы, горшочки, коробочки и т.п.

– Вот, выбирайте.

Он машинально прошёл дальше от входа и минуты три просто смотрел на буйство красок, ничего не соображая.

– Вообще-то я не разбираюсь. Подскажите, пожалуйста, что самое-самое редкое, – Фёдор опять сделал особый упор на «редкое». Продавец нехотя встала (всё это время она продолжала с чем-то возиться на корточках) – тут его взгляд скользнул по бирке, прикреплённой к её блузке, на которой красовалась надпись «Алина» – это нежное, хрупкое имя совсем не шло довольно пожилой и полной женщине со сросшимися бровями; ощущение глупости происходящего пробежало по телу холодными мурашками. Она взяла небольшую скамейку, прошла в конец прилавка, встала на неё и вдруг к большому удивлению покупателя кончиками пальцев стащила с полки и подала какой-то зелёный глист, плававший в мутноватой вязкой жидкости внутри довольно изящной стеклянной баночки. Затем, посматривая на место, с которого сняла сей шедевр заграничных флористов, начала уверять, что это именно то, что тому было надо.