Георгий Левченко - Сон разума

Продолжил свой путь домой, вошёл в квартиру, поглощённый планами, как лучше всё обделать, когда пойти за билетами, когда за цветами, как их вручить, как подписать и т.п., причём по нескольку раз одно и то же, ни на минуту не очнулся, машинально поглощая пищу, машинально моя посуду, машинально переключая каналы телевизора, казалось, Фёдора опять ничего не интересовало кроме одной неподвижной мысли, к которой он подступался то с одной, то с другой стороны. Так прошёл весь вечер. Несколько раз на его протяжении ему в голову неожиданно вскакивала довольно необычная фраза: «Эх, если бы знать будущее или хотя бы иметь возможность вернуться в прошлое», – но что она означала, её обладатель не понимал и вскоре о ней забывал, однако та с завидными настойчивостью и постоянством регулярно напоминала о себе. Как ни странно, но это было скромным напоминанием о том, что в жизни, по большому счёту, ничего сверхъестественного не случается, частенько не происходит так, как хочется с самого начала, в чём ему самому пора давно убедиться хотя бы на примере собственного жизненного опыта, оттого и тягостная неосознанная тревога теребила его раздражённую душу. Однако спать Фёдор ложился с двойственным чувством: с одной стороны, сладкая удовлетворённость нет-нет да и проскальзывала в сердце, удовлетворённость, скорее, авансом за то, что он потратил вечер не на очередные бесплодные поиски самого себя, а на обдумывание конкретной, правда, немного фанатичной вещи, затратив на то уйму душевных сил; с другой же – он предвкушал нечто неопределённое, но не счастье, скорее, нечто странное, непонятное, однако настоящее, беспрекословное, способное перевернуть всю жизнь. Он будто лицезрел предел, за коим простиралась неизмеримая пропасть, которую хочешь-не хочешь, а придётся перешагнуть.

29.05 Интересное получилось совпадение – она приезжает в наш город, надо будет сходить разглядеть свой идеал поближе. Я, конечно, не суеверен, так частенько получается, когда поглощён чем-то полностью, и любой намёк на предмет твоих переживаний кажется не случайным, однако связь и мне, чёрт возьми, ощущать хочется. Лишь бы что-то живое, что-то естественное, хоть глазами потрогаю. Но чего же я хочу увидеть? Далёкое блистание мне обязательно покажется натянутым, мертвенным даже, я давно понимаю, что так не бывает. Тогда что? Э-эх, если бы близкая и желанная, пусть с условностями и недомолвками, пусть с иллюзиями собственной значимости, только близкая, чтобы можно было рукой, губами прикоснуться и ощутить в объятьях теплоту её тела, а думает пусть себе, что угодно. Нет, лучше даже не это, лучше та девочка-подросток с остановки и мне 12 лет, но чтобы я всё знал, всё понимал и ни в коем случае ничего не упустил, а тогда потеряет всякое значение последовавшая жизнь, потеряет всякий смысл то, как, каким образом у нас с ней начнётся, произойдёт и закончится, кто она такая и что собой представляет, чем интересуется, чего хочет от жизни, поскольку я стану другим, а не сорокалетним подростком со стерильным существованием, который за эти сорок лет так ни черта и не сделал, за что не было бы стыдно. Очевидно, что этого не произойдёт, но неопределённость остаётся, безысходная, тотальная, мрачная неопределённость, от которой непосредственно зависит то, каким образом продолжится моя жизнь. Очень неприятно, даже обидно находиться во власти случайности, а главное: что же действительно я завтра увижу? Будто выбросило меня в открытое море, вдруг судорогой свело ногу, и холодная безмолвная стихия мерно поглощает моё беспомощное тело, исход предрешён, только из чувства самосохранения верить в него не хочется.

Конечно, всё не так патетично, но неясность исхода, пожалуй, хуже всего. Хотя какая же может быть неясность? Я просто питаю иллюзии, тешу себя, своё самомненьеце бесплотными надеждами, и иногда, забываясь на секунду, всерьёз начинаю обдумывать, как может пройти наше первое свидание, каким образом мне стоит себя вести: мягко и воодушевлённо, мечтательно и открыто или спокойно и откровенно. Но при всех вариантах она всегда лишь сдержанно мила, – видимо, такой я её себе представляю, т.е., выходит, никакой… Вот ведь только-только стал намечаться путь к выздоровлению, только-только если и не понять, то хотя бы отпустить прошлое надоумился, не ждать и не требовать, чтобы в нём оказалось нечто значимое само по себе помимо моих личных крайне скудных и непоследовательных усилий, но теперь всё снова пошло по кругу, опять увлекли возможные, но от того не более реальные, к тому же местами абсурдные или просто сумасшедшие мечты. Так посмотрю на себя со стороны – вообще-то не последний человек, и если у меня такое внутри творится, то что же тогда у других в душе происходит? – и подумать страшно. Я прекрасно понимаю, чем закончится завтрашнее предприятьеце – ничем оно не закончится – а ведь изо всех сил пытаюсь скрыть это от себя, даже когда написал, всё равно не поверил – голова совершенно отказывается работать. Такие вещи только по глупости и недомыслию и совершаются, а ещё надежде вследствие задавленного самолюбия. Ладно, поживём – увидим, ни я первый, ни я последний глупости в этом мире совершаю, их ничтожность всё спишет, в конце концов не на глазах же у всего человечества мне предстоит завтра опозориться, лишь на своих собственных и только, а с собой рано или поздно я справлюсь, правда самым худшим, бессмысленным и столь мне привычным способом, просто пройдя мимо, хоть и оказались эти обстоятельства весьма для меня уникальными. Вот я и пришёл после некоторой возни ко вполне ожидаемому выводу, что противиться, вообще-то, ничему не надо, не то хуже будет, а не будет, так сам же и сделаю. Немного отвлекает, развлекает, рассеивает практическая сторона вопроса, чего именно необходимо мне сделать, куда пойти, что приобрести, как одеться. И словно кое-что уже наличествует, нечто моё вне меня, будто реальность завтра должна измениться от моих действий, хоть в целом это и является образцово-показательным заплывом по течению в полном о том ведении. Да к чёрту всё это, к чёрту. Лучше о другом чём-нибудь, а то лишь тоскливое перевозбуждение наружу вылезает.

На 8 или 9 день рожденья подарил мне кто-то из родителей довольно занятную вещицу. Ясно припоминаю, как, вскочив с постели и распаковав подарок, который, кстати говоря, и основным не был, я тут же, не умывшись, не позавтракав, начал им играть, однако уже через несколько дней первоначальный энтузиазм заметно угас, и осталась лишь гордость обладания. Потом случилось страшное: благополучно и в скором времени я потерял вещицу, видимо, где-то оставив и не скоро обнаружив её отсутствие, но когда это произошло, расстроился до слёз. Смешно, но я никак не могу вспомнить, что именно за предмет мне подарили – то ли брелок, то ли перочинный ножик, то ли иную безделушку – в памяти остались лишь два ощущения: сначала радость от неожиданного и драгоценного приобретения, затем огорчение от столь же неожиданной потери, а в промежутке – ничего. Эту странную её избирательность хочется даже из-за такой мелочёвки превратить в нечто неслучайное, например, в открытость, наивность и чувствительность моей натуры, порывистость её ощущений, однако то было детством, и не обязательно мне помнить всё, что в нём произошло, да дети и ощущают иначе, так что не стоит. Стоит только отметить, что сейчас я веду себя как не невинный, но всё же ребёнок, ограниченный в ощущениях, будто случайно обрёл для себя кое-что ценное, которое в действительности ничего не значит, и вскоре потерял, после чего ещё и разревелся во весь голос. Я постоянно мечусь из стороны в сторону от радости обретения до горечи потери, грядущей неумолимой потери.