Георгий Левченко - Сон разума

30.06 Отрадно становится на сердце, когда нечто соответствует своему понятию, стихия должна быть стихией, а не отмямливаться невнятным дождичком и трусливо убегать дальше. Мысли сегодня у меня путаются, быстро проносятся мимо, я не успеваю их толком осознать, прямо как сегодняшняя погода, преподнёсшая приятный сюрприз – чуть освежила, а то думал, окончательно задохнусь от жары. Может, только дождя и не хватало, сильного, отвесного, с крупными каплями. Впрочем, не стоит – развезёт окрестности, будет тяжело идти, да и всё ещё может случиться, хлынет из какой-нибудь внезапно набежавшей тучи, тут ведь не уследишь. А вообще я рад, очень рад такой погоде – отголосок моего внутреннего мятежа, моя реальность, я переживаю её так, как она есть на самом деле. В этом заключается нечто очень тёмное, почти мистическое, ведь она меня ввела в такое состояние, и уж никак не я её сотворил. Что-то опять мысли путаются… Нет, в сей согласованности есть какая-то скрытая власть над вещами: я не изменяю то, что изменить не способен, но в то же время понимаю, что менять это не следует, следует принять, как есть, и, если надо, измениться самому. И это уже свобода, познание истины, становление и собственный путь в жизни, – словом, всё, что может волновать, но по слабоумию не постигаться.

Воображение рисует причудливые картины никогда не существовавших вещей, никогда не происходивших событий. Что это? задавленное стремление к несбыточному? или игра, проба творческих сил? смогу ли я пересоздать мир на свой лад? и к чему мне это? В любом случае, я их бережно собираю, поскольку они появились не просто так, они – мои порождения, и потом могут пригодиться, как пригодился этот дневник. Порой возникает отдельное неясное ощущение, лишь предвкушение чего-то далёкого и не вполне желанного – это повторение всего в одном мгновении, абсолютно всего – всё и сразу не способно вызвать какие-либо эмоции, поскольку не вмещается ни в одно сознание, всегда остаётся где-то за, где-то в стороне от него. Потом, быть может, случайно выделяется из него отдельная деталь, полутон, неуловимая черта, момент бытия, начинает обыгрываться в воображении, прилаживаться то к тому, то к другому (здесь важно не переборщить с его значимостью, иначе выйдет непростительная халтура), и вот находится один-единственный способ, каким он согласуется с целым. Ты радуешься этой неказистой находке, понимаешь её неказистость, а посему преспокойно оставляешь, переходя к другой такой же. Но, странное дело, на протяжении всего процесса испытывается острое желание индивидуального выражения в виде отпечатка исключительно своей личности и, разумеется, по мере своих скромных способностей. Как это должно выглядеть, я, к сожалению, не понимаю, ведь для самовыражения необходимо содержание, так что остаётся лишь ждать и надеяться на нечто иное, возможно, из ряда вон. Снова мысли спутались…

Целые дни проходили в сосредоточенном согласии с собой, что как минимум ново для меня. Нет, и ранее я не страдал от безмозглой суетности (хотя почему нет?), мне просто-напросто всё время и очень не оригинально хотелось отвлечься чем-то новым, по-новому заполнить жизнь и ни в коем случае не оставаться наедине с собой, ведь казалось, что внутри у себя давно уж нельзя найти ничего неожиданного. Кстати говоря, и сейчас закрадывается похожее ощущение, видимо, необходимо покончить с дневником и найти себе другую отдушину, поскольку в нём запечатлено слишком много неразрешённого, проблемного, чья суть так и не нашлась. Тема исчерпана, возможно, исчерпана уже некоторое время назад, и мимо кое-каких вещей можно преспокойно пройти. Теперь кажется, что и не стоило так блажить, не стоило запечатлевать столь много лишних чувств, но, впрочем, лишь постольку, поскольку всё закончилось, поскольку я вижу исход, и многое, очень многое оказалось для него побочным, мнимым, избыточным, оно затуманивало взор и отвлекало от главного, однако сии издержки отнюдь не уникальные, присущие мне одному. На самом деле, важные события происходили именно тогда, когда и должны были произойти, и не потому, что так надо, нет, постоянно присутствовала особого рода удача, в действительности имеющая весьма скромное значение, поскольку не случись определённым образом хоть что-то из того, что случилось, суть и без него проявилась бы как-нибудь иначе, быстрее или медленнее, легче или тяжелее – а это уже незначительные подробности, отнюдь не влияющие на конечный результат. Не знаю, хорошо то или плохо, однако эта неотвратимость не создала во мне ощущения жестокого урока, преподанного холодною судьбою, после которого я всё понял и замкнулся в себе, совсем нет, это дело исключительно моего личного произвола – понимать что-то или не понимать, и никаких высших сил, ведущих туда, куда известно лишь им, в моей возне не может быть и в помине.

Бывает, конечно, пробивается сомнение, будто опять всё вдруг ускользает в ничтожество и небытие, и с ним приходит чувство, что я отброшен туда, откуда начинал, но ему находится вполне понятное объяснение: я ведь ещё ничего не сделал, чтобы созидать свою, не более не менее, новую жизнь. И что же именно я хочу в ней делать? Что вообще я способен делать? После некоторого размышления вновь растерянность, небезнадёжная, спокойная, но растерянность, вновь непонимание, вновь сквозит ощущение зря растраченного времени. Положим, сейчас я оставлю этот вопрос, к чему есть вполне объективная причина – в теперешнем болезненном состоянии, запущенном из-за того, что я так увлёкся своим внутренним мирком, привести в порядок мысли не представляется возможным, – но до бесконечности его откладывать не получится, после столькой кровью вымученного отрицания прежнего образа жизни нельзя не утвердить новый, самотёком всё пойдёт лишь так, как шло доселе.

Когда смотришь на себя чуть по-другому, нежели привык, сразу видится совершенно новый человек. Пожалуй, я приобрёл лишь предварительные знания и с трудом представляю, к чему их можно применить. Но главное из всего, что я понял – наши знания о себе являются не более, чем отпечатком тех событий, которые с нами происходят, естество же, по преимуществу, остаётся непознанным, его можно лишь реализовать, т.е. встроить в цепь всё тех же жизненных коллизий.

Был четвёртый час ночи, вот-вот обещала заняться заря, когда Фёдор, наконец, лёг в кровать. Пару раз он порывался собрать вещи, подумывал вообще не спать, однако невыносимая болезненная усталость всё-таки одолела его. Не раздеваясь, собираясь скоро встать, он растянулся на измятом, так и не расправленном после дневного отдыха, успевшего войти ему в привычку, тяжёлом байковом покрывале, с удовольствием ощутив мягкую подушку под головой. В темноте приятно скрипнула кровать, ветер от порывов перешёл к постоянному сильному дуновению, на яблоне за окном душевно шелестела листва, всё вокруг было обыденно, спокойно. Некоторое время Фёдор никак не мог уснуть, иногда воцарившуюся в доме ночную тишину разрывал его резкий надрывный кашель. И уже в полузабытьи, когда начало светать, пронеслись перед его внутренним взором образы, окутанные ярким светом, так сильно слившиеся с его собственной жизнью, которые он успел позабыть в последние несколько дней, а тут вдруг вспомнил, точнее, то был её один-единственный образ в своих двух воплощениях. В эти пару мгновений глаза под веками неожиданно задёргались, сердце неистово забилось, грудь сдавил беспримерный приступ удушья, но в конце концов Фёдор уснул, уснул с неестественно-светлой улыбкой на потрескавшихся губах.