Ольга Никитина - Си-бемоль

Виктор никогда не изменял жене. Флиртовал иногда, но не выходя за рамки приличий. У него на этот счет имелись жесткие принципы: если решил соединить судьбу с кем-то, уважай свой выбор. Обманываешь жену– значит, не уважаешь ее. Не уважаешь ее– значит, не уважаешь себя. Не уважаешь себя ты– не станут уважать и окружающие.

Но с Аней они давно не говорили так интересно и легко, как переписывались с Витой. Виктор покрутил телефон в руках, раздумывая, написать ли сообщение первым или подождать ответной инициативы. Решил– не писать. С другой стороны… «Привет» в Мессенджере ни к чему не обязывает. Захочет– ответит. Занята– проигнорирует.

Зеленая точечка немедленно вспыхнула. Виктор улыбнулся, вспомнив, что девушка не выпускает телефон из рук. Интересно, ждала ли она сообщения от него или…

– Что это у тебя такой мечтательный вид?– вынырнула из-за спины

Галина Степановна. Прищурилась на телефон у него в руке.

– Витя, у тебя что роман?!

– С камнем, мам,– он спрятал мобильник в карман. – Рабочие моменты.

– Ну-ну,– мама принялась сбрасывать чашки и блюдца в посудомоечную машину, рассказывая о съемках текущего проекта. Виктор слушал вполуха, уловил только, что скоро будет экспедиция в Ярославль, на натуру. Вита прислала сообщение.

« Привет. Провожу день с мамой.»

и минутой позже:

« стою рядом, пока она принимает единственно верное решение.» Смайлик.

«Знакомо»,– напечатал Виктор. « 1. Мама всегда права. Если мама не права– смотри пункт первый.»

Три смеющихся до слез рожицы в ответ.

Господи, взрослый же мужик !– удивился сам себе врач.

Он переместился на диван, рядом с сыном и с интересом включился в разговор двух Порше.

– Больной, пройдите, пожалуйста, на процедуру.

– Что, опять?– простонала я.

Тимур протягивал чашку с раствором для полоскания горла.

Я же только что полоскала.

– Только что было полчаса назад. Ты же сама сказала: «Каждые полчаса.»

– Ну, сказала…– угрюмо бормочу я, вылезая из-под одеяла. Беру чашку и, держась за стенку в пастельного тона обоях с масонскими символами а-ля код да Винчи, плетусь в ванную. Голова кружится, поясницу ломит, горло болит. Нечего сказать, отличная подготовка к кастингу.

– Ты же хочешь выздороветь до просмотра?– кричит мне вслед Тимур.

Я набираю солено-щелочной раствор в рот и булькаю, запрокинув голову. Хочу!

В детстве у меня была мечта. Я хотела петь. Смотрела все воскресные выпуски «Утренней звезды» и представляла себя участницей передачи. Я и в «Поле Чудес» регулярно отправляла письма с заявками на участие в детском выпуске. Однажды даже сшила собственноручно куклу в черном костюме и с усами, как у ведущего передачи. И отправила бандеролью на Шаболовку. Я твердо верила, что мое творение приведет в дикий восторг комиссию, отбиравшую участников в передачу. Письмо из Москвы с приглашением так и не пришло. С «Утренней звездой» тоже ничего не вышло. Мама, уставшая от моих домашних распевок, все-таки привела меня в музыкальную школу. Учительница что-то наиграла на фортепиано, попросила меня спеть любимую песню. И сообщила маме, что слуха у меня нет, голос слабенький, а пальцы короткие, и, вообще, лучше попробовать плавание. Зачем мучить ребенка! Плаванию помешал гайморит, и мама отдала меня в секцию художественной гимнастики. Для здоровья. Мои вокальные «неспособности» стали предметом добрых семейных поддразниваний, а вскоре были вовсе забыты, как и потешная тряпичная кукла с лицом ведущего передачи «Поле Чудес». Мечта потухла и стерлась из списка желаний, сменившись страхом перед любыми вокальными выступлениями. За три версты я обходила караоке, отказывалась от школьных песен, с похвальной самоиронией отшучиваясь, что, мол, не дано.

– Она не слышит музыку,– огорченно качала головой тренер.

– Ты не слышишь музыку,– будут саркастически улыбаться педагоги в институте культуры. –Как ты собираешься танцевать?

А дело было в том, что между мной и музыкой стояло одно непробиваемое препятствие: страх. Он вырастал с первыми аккордами мелодии и натужно шипел мне в ухо: «Ты не слышишь музыку. Не слышишь…не слышишь…» и я, леденея от ужаса и стыда, проваливалась в черную дыру без звуков. Потребовались немало времени и усилий, прежде чем я научилась-таки слышать. Я победила чудовище, потому что хотела его победить. ОЧЕНЬ ХОТЕЛА.

Когда Виту пригласили в сборную страны, у меня случился шок. Не такой шок, от которого впадаешь в ступор или падаешь в обморок, а такой, о котором никто, кроме тебя не знает. Такой, который медленно иссушает, а потом начинает выжигать в груди пустоту. Мир становится бесцветным и безвкусным. Не то, чтобы я надеялась достичь таких высот. Никогда. Но одно дело– завороженно смотреть на тех, кто ТАМ, НАВЕРХУ, а совсем другое– когда подруга, с которой бок о бок тренировались десять дет, у который ты даже выигрывала первые места, вдруг совершенно неожиданно, в краткие несколько месяцев вырастает до уровня Олимпийского олимпа, а ты… ты остаешься там, где и была: в старом зале с замшелыми стенами и жестким колючим ковром. И ты отчаянно пытаешься убедить себя, что все правильно; что большой спорт никому не нужен, а уж особенно– тебе, с твоими способностями и перспективами; что там адские нагрузки, а если травма– выбросят на улицу и не вспомнят. Мама кричит и волнуется, использует весь свой дар красноречия. Я мешаю ложкой чай, хотя в нем и сахара-то нет. Я понимаю, что она хочет помочь, что я не должна была ей жаловаться и реветь. Разве это ее вина, что у меня ноги не связываются в узел за ушами… Но от ее слов мне только горше и безнадежнее.

Зачем тогда было это все?..

Зачем было потерянное в тренировках детство? Стыд за каждое съеденное пирожное? Зачем были искореженные спортивными лагерями и сборами летние каникулы с минутной двухнедельной передышкой у бабушки, которая стоически блюла мою диету?

Но главное: зачем я десять лет хотела всех этих тренировок и терний, если теперь мне нужно эту часть себя просто из своей жизни вычеркнуть. Стереть ластиком и притвориться, что никогда ничего подобного и не было. Что я такая же, как все.

Вот такие мысли бродили у меня в голове, пока я хмуро помешивала несладкий чай. Тот вечер стал переломным моментом. Я поняла, что никто не предложит мне идеальную жизнь. И мама, как бы ни хотела, не решит за меня мою проблему. И проблема эта не уйдет сама собой одним прекрасным утром. В тот вечер я поняла, что пришло время принимать самостоятельные решения. Когда двумя месяцами позже я объявила родителям, что вместо юридического буду поступать в институт культуры на отделение эстрадного танца, они схватились за головы. Но сделали ту самую правильную вещь, которую могут сделать родители подростка. Они меня поддержали.