Ольга Никитина - Си-бемоль

– Сказала олимпийская медалистка.

– Да… медаль. Знаешь, почему я занималась спортом? Из самолюбия. Думала, если брошу, значит, проиграю самой себе. Нормальный человек в детстве играет, в юности гуляет, в отрочестве мечтает. В зрелом возрасте мечты выполняет. А я? Не играла, не гуляла, мечтала ли? Нет. Скорее, чужие амбиции выполняла. А в двадцать лет оказалась с олимпийской медалью на шее. Говорят, не покоряйте Эверест. После этого все остальное покажется бессмысленным. Вот так и у меня. Чтобы я ни делала– это для меня не имеет значения. Я могу танцевать, считать деньги или толкать речи с трибуны. А могу ходить по магазинам и покупать шмотки. Внутри у меня ничего не изменится. Свою жизнь я в первые двадцать лет прожила.

Она потянулась за «Джеком».

– Ух, ты…– Витя перехватил бутылку и налил немного ей в стакан.

– А я в детстве мечтал в хоккей играть. Только я очень стеснительным был… и худым. Пришел однажды записываться в секцию, посмотрел на крутых парней на льду, испугался и ушел.

– И все?

– И все.

–Не попробовал еще раз?

– Неа. Я решил стать злодеем. Не могу ходить с выбитыми зубами, так буду другим их выбивать.

Она улыбнулась.

– Хочешь, открою секрет?

– Еще бы!

– Мой папа был стоматологом.

– Правда?

– Ага. Мечтал свою клинику открыть.

– Здорово!

– Еще мечтал построить дом, где у меня будет свой спортивный зал. С хореографическим станком.

Виктор больше не задавал вопросов.

– А потом… хоп– и вышел в окно.

– Господи…

– Я шла домой из школы. Смотрю– люди вокруг собрались, что-то обсуждают. Скорая помощь стоит. Я подошла ближе, а это– мой папа… На земле…

Она посмотрела на стакан и отставила в сторону. Улыбнулась.

– Вот так.

Он захотел обнять ее. Прижать к себе и не отпускать. Но сдержался.

– Вита, милая… Но то, что его мечта не сбылась, не значит, что ты не должна мечтать!

В глазах ее проскользнул холод.

– А ты мне кто, чтобы указывать? Сама разберусь.

– Конечно, разберешься. Ты же умница.

– Ой, еще так рано, а я уже в такой кондиции! Вызову-ка я, наверное, себе такси.

– Не уходи,– сказал он. Просто сказал, но она как-то странно на него взглянула. Так, что дыхание захолонуло от этой синевы с потаенной темной тайной на самом дне.

– А что будем делать?

– Ну, у нас еще полбутылки Джека. А также можем посмотреть кино.

– Какое?

– Твое любимое.

– Только не говори, что будешь смотреть со мной «Красотку».

– Почему бы и нет. Прекрасная актриса. С прекрасными ногами.

– Неужели?– прищурилась она. – Значит, Вас только ноги интересуют?

– Нет, еще то, к чему они крепятся.

И они вдвоем расхохотались и долго тряслись от смеха, подпрыгивая на диване. Ощутил ее губы на своих, и комната закружилась, точно детская карусель.

– Подожди… Пожалуйста, подожди.

Собрав последние остатки воли, он отстранился.

– Так нельзя.

– Почему?

– Во-первых, мы … в состоянии опьянения. А я-джентльмен.

– А во-вторых?– она снова поджала под себя ноги и выпрямила спину.

– Во-вторых… ты не свободна.

– С чего это ты взял?

– С того, что ты все время глядишь на телефон. И ждешь смски от мамы.

– От мамы?! Я не от мамы…– она запнулась, сообразив, что он расставил ей ловушку.

– Ничего я не жду! И не смотрю!

– Смотришь-смотришь.

– Ах, так. Пожалуйста!– она схватила телефон и окунула в свой широкий низкий стакан, затопив экран до половины.

Он только моргнул.

– Очень даже свободна! А вот ты-нет! У тебя– семья. А мне пора вызвать

такси.

– Виктор молча опустил свой черный айфон в стакан с жидкостью.

– Кажется, мы не сможем вызвать тебе такси…

– Ты, что, дурак?!

– Точно, дурак. А теперь будем смотреть фильм.

Он нашел «Красотку» в онлайн-просмотре и соединил компьютер с телевизором. Побежали вступительные титры. Вита опустила голову к нему на плечо. Он думал, что она спит, когда услышал:

– Я хотела быть актрисой. Глупо, да?

– У тебя бы получилось.

– Ты просто так говоришь…

– Нет, я в этом кое-что понимаю.

– Ну, да. Поздно уже… пить боржоми…

Через несколько минут она и вправду уснула. А он сидел и не шевелился, боясь, что она соскользнет с его плеча.

Он долго не мог понять, что за противный звук настойчиво рвется в его сновидение. Наконец, сообразил, что это домофон. На ходу восстанавливая цепь произошедших событий, нажал кнопку ответа.

– Да,– собственный голос спросонья звучал незнакомо.

– Это Сергей, меня Аня прислала. Егор в больнице,– прерываясь, прочавкал динамик.

Он крикнул: «Что случилось?!»– в лестничный пролет, но пришлось ждать невыносимую минуту, пока Сергей поднялся на этаж.

– Егор в больнице,– повторил он. –Сотрясение мозга. Тебе не дозвониться. Ты что, квасишь?!

Но врач уже схватил с крючка в прихожей легкую куртку и бросил короткое:

– Поехали.

Потом вспомнил, что у него в квартире спит девушка, рванулся обратно. Потряс ее за плечо. Она открыла глаза. Он отрывисто произнес несколько предложений, не дожидаясь ответа.

Мужчина за рулем скупо отвечал на град вопросов.

– Упал. Дома. Ударился об угол стола.

Плачущая бледная жена, деловито-собранный отец и раздающая медсестрам поручения мать. В рваном диалоге Виктор услышал: «Катался на самокате, гематома, без сознания… Бессильная ярость на мир захлестнула, закипела и выплеснулась через край.

– Витя, оставь его!– Аня хрупким телом повисла на руке, прижимавшей к стене противника.

– Если бы не твой чертов самокат!– прорычал он, сгорая от желания вмазать как следует.

– Дурак ты!– оттолкнул его, Сергей. – Додумался, забрать у ребенка игрушки! Что ему оставалось делать! Тоже мне, воспитатель!

На крик прибежала медсестра, отчитала и пригрозила выставить на улицу всех.

Отец принес новости– Егора перевели из реанимации в отдельную палату. Он по-прежнему без сознания. Остается только надеяться на лучшее.

– Родители могут войти,– объявила медсестра, с подозрением глядя на Виктора.

Они вошли и встали по разные стороны, избегая смотреть друг на друга.

Детские кеды на полу. Крошечные, тряпичные, синие с серым рисунком какого-то мультяшного героя. Прошиты грубой белой ниткой по краю. Виктор почему-то не мог оторвать от них взгляда. Как будто они были здесь самыми важными, в этой палате, эти пустые синие кеды с лопоухим кроликом, а вовсе не мальчик в бинтах и трубках прямо перед ним.

Что?– переспросила Аня шепотом.

– Двадцать три. Двадцать третий размер обуви. На следующий год будет двадцать четвертый.

– Он поправится,– в голос сказала Аня. И повторила еще громче.

– Он поправится.

– Конечно. Конечно, поправится. Он же– наш сын.

Он придвинул стул ближе и сел.