Сергей Огольцов - … а, так вот и текём тут себе, да … (или хулиганский роман в одном, но очень длинном письме про совсем краткую жизнь)

У неё на глазах человек сигает с крыши пятиэтажки и всё, на что она способна, так это:

– Сергей! Ты куда?

Вот вам женская логика и знание физики – да, вниз я!

Куда ж ещё?

Бригада у нас молодая, самому старшему, Григорию Григорьевичу, сорок лет. Он так прямо и говорит:

– Мы ещё молодые.

У него исключительный педагогический дар, если заметит, что его сын девятиклассник в трамвае, или на улице засмотрелся на женщину при всех делах, сразу ловит момент:

– Хочешь, чтоб у тебя такая же была? Учись, зараза!

Лицо у него круглое, наполеоновское из-за редкой пряди на лбу. Сам такой крепкий, солидный.

Сколько раз я пытался обогнать его в кладке – бесполезно. Он уже кончит, а мне ещё с десяток кирпичей надо положить.

И рассудительный.

Рассудительность подвела его всего один единственный раз, это когда с обеда он вернулся с двустволкой.

Мы же строим в чистом поле – «строительный угодья».

А тут молодой мастер Середа с базы заехал. Григорий Григорьевич и ему дал оружие подержать.

А потом они заспорили – попадёт Середа из ружья в шапку Григория Григорьевича, или нет?

Ну, вышли за торцевую стену недостроенного здания, вокруг белым-бело, только лесополоса среди снегов чернеет.

Он шапку высоко так подкинул, а Середа чуть выждал и пульнул.

Шапка дёрнулась и – в снег.

Григорий Григорьевич её поднял, а в донышке дырка – два пальца пролазят. Картечь крупной оказалась.

А шапка хорошая была, из меха нутрии.

Просто он не учёл, что Середа из Закарпатья, а там бандеровцев хоть уже и нет, но огнестрельное оружие сохранилось; отсюда и навыки.

А Вера Шарапова никогда не грустит. Всё время песни поёт, смеётся. Разговорчивая со всеми.

И она тоже самая красивая, но только на работе, пока на ней телогрейка и штаны спецовочные. А как переоденется, чтобы ехать электричкой в свою Куколку, красота куда-то девается.

Не знаю почему мне грустно стало, когда она про свою свадьбу рассказывала и все смеялись вместе с ней:

– Дети – плачут! Петя – играет!

Петя – это тот горбатый мужик, что её с двумя детьми взял. Он тоже из Куколки в Конотоп на работу ездит и умеет на гармошке играть.

Шумная получилась свадьба.

Вера Шарапова подметила, что когда кто-то при мне на головную боль жалуется, я достаю из штанов носовой платок и перескладываю его наизнанку.

Иногда она толкает локтем Катерину, мол, смотри чудеса дрессировки; прикладывает руку ко лбу и делает страдальческое лицо:

– Ой, как же ж голова болит!

Я, конечно, вижу всю эту комедию, но процедуру исполняю, а когда Катерина и себе начинает хвататься, то говорю, что приём окончен – средство обслуживает лишь одного пациента в день.

Про Гарри Поттера тогда ещё не знали.

Пётр Лысун не всегда был каменщиком. Он служил в охране перевозок золота по железной дороге.

Есть специальные вооружённые охранники, что сопровождают сейфы в багажных вагонах.

Ехать приходится далеко, иногда неделями. Пол вагона качается, колёсные пары на стыках гахкают и мысли всякие крутятся и крутятся.

Вот как, к примеру, можно было бы это золото взять?

День крутятся, два – иногда неделями. Но безответно крутятся – неразрешимая задача.

На лица со-охранников посмотрит – тоже задумчивые. А о чём?

И начинает закрадываться страх: вдруг кто-то додумался до ответа?

Составит план, найдёт подельников и на одном из перегонов положит всех одной обоймой и с золотом уйдёт.

Устал Пётр от ожидания и ушёл в каменщики.

Щуплый низкорослый Гриня мне почему-то напоминал Гудериана, которого я в жизни не видел. Мелькало в нём что-то такое генштабовское, причём из вермахта.

По выходным он отдыхал от блиц-кригов и на пару с Григорием Григорьевичем ездил на рыбалку. Повсеместно, куда доходят электрички и дизель-поезда. На удочку, или мормышку, смотря по сезону.

Меня подкупила его вера в мои целительные свойства. Как-то остановил меня на лестничном марше уходящем в небо:

– Серёга, помоги!

И, задрав губу показал беловатый прыщик на десне. Потом отстегнул безопасную булавку с внутреннего кармана телогрейки, где в рабочее время он наручные часы держит, и протянул мне:

– Проколи, а то болит.

Я начал объяснять, что так нельзя – мы ж тут в пыли, в грязи, без антисептиков; нужна дезинфекция.

– А где я тебе тут дезинфекцию возьму?

В кино показывали, что над огнём обеззараживают.

Он подержал кончик булавки над зажжённой спичкой.

Результат меня не утешил – остриё покрылось чёрной копотью.

Гриня критически осмотрел булавку, отёр её о рукав телогрейки в многомесячной кирпичной и прочей пыли и протянул мне:

– На! Коли!

А куда денешься? Человек столько усилий затратил на дезинфекцию.

Микола Хижняк явился в Конотоп как те тёмноволосые и кудрявые герои французских романов, что приезжают в Париж с парой су в кармане и честолюбивыми планами покорить столицу.

Правда, у него была троячка и, вместо шляпы с пером, кепка, которая не спасала в тридцатиградусный мороз той ночи.

Он не стал капитаном мушкетёров, но он единственный известный мне каменщик шестого разряда.

У него есть квартира и мотоцикл «Урал» без коляски, и жена Катерина, которую, если ночью не спится, можно притянуть зá уши.

Ещё Микола Хижняк восполняет мне знания недополученные в вузе.

При обучении на англофаке НГПИ, я так и не смог себя заставить прочесть ни одного произведения Томаса Харди, хотя он был в экзаменационных билетах по зарубежке.

Какая-то у меня с ним несовместимость. Может из-за фамилии. Вот знаю, что надо, а не могу.

Как-то на плитах перекрытия Микола начал рассказывать мне длинную запутанную историю.

Я сперва подумал, что это сериал и лишь в самом конце, когда её настигла погоня, но она непробудно спала от усталости и он сказал пусть ещё поспит пока не знает, что её поймали, я понял, что это – так и не прочитанная мной «Тэсс из рода Д’Эбервилей», хотя по ходу Хижняк вплёл туда ещё какой-то билет на самолёт.

Но официально самой красивой в бригаде считалась строповщица Катерина, ей Вера Шарапова это прямо так в глаза и говорила, хотя она и сама это знала, тем более, что жена бригадира, и пусть они и не расписаны, зато у них уже сын семиклассник от её первого брака.

На голове Катерины косынка из полупрозрачного газа поверх жёлтых кудряшек, а на шее ожерелье из красных бусин. Под цвет помады на губах.

Где-то в штабелях бетонных плит перекрытия, недалеко от растворной площадки, она держит треугольный осколок толстого зеркала, чтобы смотреться в свободное от работы время.

Про себя она думает, что красива, как Анфиса из сериала «Угрюм-река», особенно когда та явилась видением, чтобы Громов со скалы метнулся.