Сергей Огольцов - … а, так вот и текём тут себе, да … (или хулиганский роман в одном, но очень длинном письме про совсем краткую жизнь)

Какой же работник Овощной базы не любит быстрой езды?!

Эгей!

По утрам начальник Базы распределял кому где работать.

Пару раз я попал в помощники к бондарям.

На площадке перед их приземистой мастерской толпилась масса бочек нуждающихся в ремонте. Я закатывал их в мастерскую, или волочил волоком – в зависимости от степени разбитости.

Два мужика в кепках и фартуках сбивали железные обручи бочки к её более узким торцам, и та рассыпалась на составляющие её гнутые досочки, которые они называли «клёпками».

Бондари сортировали клёпки, выбрасывали негодные, восполняя недостачу из запаса старых клёпок; подтёсывали и подгоняли их друг к дружке, набирали два круглых дна из досочек пошире, вставляли по торцам и снова набивали обручи.

Конечно, я и раньше знал, что когда говорят «не хватает клёпки в голове» это значит то же самое что и « не все дома», но именно в той мастерской мне стало ясно откуда взялся этот смысл – бочку без клёпки ничем не наполнишь, как и чокнутый, с трещиной, стакан.

Отходы после ремонта я относил к кирпичным печкам во дворе с вмурованными в них железными котлами.

Работали бондари не спеша, за день чинили три-четыре бочки и время рядом с ними тянулось долго, зато в мастерской приятно пахло древесными стружками.

Рядом с каменщиками пахло сырой землёй. Они работали в длинном подвальном бункере, заменяя бревенчатую стену широкой кирпичной кладкой. На них тоже были кепки и фартуки, только потолще, чем у бондарей.

Меня очень тянуло ложить кладку, хотя бы немного.

Каменщик постарше позволил мне сделать один ряд, стоял в стороне и чему-то улыбался, хотя его напарник ворчал, что я не так кладу как надо.

Мой напарник, из четырнадцатой школы, тоже всё время ворчал, но не про кладку, а в адрес начальника Базы и отлынивал от работы. Через день он взял расчёт в конторе ОРСа.

А потом пошли огурцы. Вагонами.

Их втаскивали по проложенным на территории Базы рельсам дизельные маневровые локомотивы.

Огурцы были в ящиках и их надо было носить к кирпичным печкам во дворе, в чьих котлах варился рассол с укропом, а вокруг рядами стояли бочки со снятыми крышками в ожидании своей порции огурцов на засолку.

Здесь работала уже знакомая бабская бригада, но им некогда было точить лясы про «него» и про «неё», они куховарили «узвар» в печных котлах с железными крышками и разливали его по бочкам с огурцами.

В кулинары я не стремился, меня устраивала должность истопника – подбрасывать в топки печек дровяные отходы от разбитых ящиков и треснутых клёпок, которые надо доламывать топором.

Вобщем, работа не конвейерная; скажут – сделаешь, и опять сиди.

Вот я и сидел подальше от печей, возле которых слишком жарко.

Ухватив гладкую клёпку от бочки, я левой рукой брал на ней аккорды шестиструнной гитары: ля-минор, ми-мажор.

Бабы смеялись издали:

– Нашёл клёпку, шо тебе не хватала?

Но я не обращал на них внимания, брал си-септаккорд и думал о Натали́.

Когда по тротуару тебе навстречу идёт девушка с косыночкой на шее, но та завязана не как пионерский галстук, а узелком на плече, то враз поймёшь – а она разбирается в шикарном стиле.

И сразу охота так заговорить, познакомиться, пойти рядом.

Но как заговорить? Вдруг отошьёт? И будешь чувствовать себя разжмаканым помидором.

Другое дело, если знаешь, что стильную девушку зовут Наташа Григоренко и ты с ней даже пытался научиться вальсировать под баян Гуревича.

– Привет, Наташа, как дела?

– О, Серёжа! Тебя не узнать. Вообще-то, в двенадцатой школе меня все зовут Натали́.

Нам случайно оказалось по пути и я проводил её до угла улицы где она жила.

Улица Суворова, через дорогу от срединного въезда на Базар.

( … или, всё-таки, она меня первой окликнула на том тротуаре?

Ведь чтобы так повязать косынку нужно быть не только шикарной, но и решительной …)

Как бы там ни было, но следующий шаг сделал я. Может не очень сразу, а через неделю-другую. Или даже через месяц? Но я сделал этот шаг. Вернее – очень даже решительный прыжок.

Мы с Радей ехали от Переезда на задней ступеньке трамвая, чтоб обдувало ветерком.

Когда трамвай разгонисто тадахал вдоль Базара, я вдруг зачем-то повернул голову и заглянул через дорогу в улицу Суворова.

В ней, недалеко от угла, две девушки играли в бадминтон.

Конечно, я сразу узнал длинные прямые волосы Натали́.

– Пока, Радя!

И я спрыгнул, не отвечая на его:

– Ты куда?

Да, я не ошибся – это была она.

Вторая девушка тоже оказалась знакомой – бывшая одноклассница, Наташа Подрагун, которая вместе с Натали́ перешла в двенадцатую школу с физико-математическим уклоном.

Конечно, я что-то начал тараторить, мол, случайно мимо, решил поделиться опытом как правильно дрессировать воланчик.

И тут – на тебе! – ещё один случайный прохожий – Радя.

Он явно тоже соскочил не доезжая до школы, хоть и собирался навестить своего дедушку.

Скоро Наташа Подрагун ушла, потому что ни Радя, ни я, не очень-то с ней общались; из-за того, что она такая толстая.

Натали́ пригласила нас во двор своей хаты, где на врытом в землю столе лежала стопка номеров чешского журнала Film a divadlo.

Я увлёкся картинками, а Радя перехватил разговорную инициативу.

Но тут из соседнего огорода просвистали пара грудок сухой земли – с недолётом.

Натали́ крикнула тому пацану, что пожалуется его родителям, но Радя побежал к забору – шугануть наглеца. Или повыделываться своей спортивной выправкой – как никак он два года ходил в ДЮСШ на волейбол.

То ли Натали́ как-то сочувствовала ревнивому соседу-малолетке, или Радя, несмотря на подготовку, примял какой-то из картофельных кустов своей пробежкой, но пока он грозил мальцу за забором, она позвала меня приходить в четверг – у неё ещё много таких журналов.

Так мы начали встречаться. Я и Натали́ .

Пожалуй, вернее будет сказать, что это она со мной встречалась, потому что я не знал как это делается.

Я просто приходил на Суворова № 8 в назначенный ею день, здоровался с её мамой, сидел на диване и разглядывал Film a divadlo.

Живут же люди! Откуда можно доставать такие журналы?

Потом её отец приезжал с работы на мотоцикле с коляской. У него был такой же круглый подбородок, как у Натали́, и он давал разрешение выйти погулять до десяти, но не позже половины одиннадцатого.

И мы выходили гулять дотемна.

Она много говорила, но не затем, чтоб попусту болтать, как некоторые.

Натали́ стала моим просветителем.

Несмотря на долгие годы запойного чтения, я многого не знал.

Что самые классные конфеты – это «Грильяж», только у нас они не продаются; надо ехать в Москву, или Ленинград, да и там не сразу найдёшь.

А самый вкусный бутерброд – на хлеб с маслом положить нарезанные кружками помидор и варёное яйцо. Хлеб, конечно же, чёрный.