Сергей Огольцов - … а, так вот и текём тут себе, да … (или хулиганский роман в одном, но очень длинном письме про совсем краткую жизнь)

Весной в школе распространилась инфекция.

Она особенно свирепствовала в нашем классе. Тут сосредоточились наиболее острые формы проявления и основные её разносчики.

Мы с Владей сидели за последним столом – в кабинете химии вместо парт стояли столы и табуреты. В центре квадратного сиденья каждого табурета имелась прорезь, чтобы, просунув туда кисть руки, мог отнести его в нужном направлении.

Когда нам надоело заниматься резьбой по дереву, а в чёрных сиденьях наших табуретов белели глубокие шрамы: Beatles и Rolling Stones, мы огляделись вокруг – чем бы ещё заняться?

Наивность, конечно, беспредельная – чем ты можешь заняться на уроке в десятом классе?

Практически, нечем.

И вот тут на нас нашло и поехало – так мы начали писать стихи.

Преобильнейшее стихоизвержение. В различных формах и жанрах.

На переменах мы показывали друзьям свои творения.

Смеялись сами, и они хохотали не подозревая, что вирус стихоплётства разрушает оболочку и их иммунной системы…

Многие начали пробовать свои рифмовальные данные.

Даже Чуба чего-то там наэпиграммил.

Но неоспоримые корифеи этого дела восседали, разумеется, за последним столом.

Остаётся лишь радоваться, что эпидемия миновала без летальных исходов.

( … если бы те разрозненные, выдранные из тетрадок листки собрать воедино, получился бы сборник начинающих пиитов.

Пылился бы на полках, мечтая: что придёт черёд…

Вряд ли кто-то из моих одноклассников помнит о той повальной рифмо-эпидемии.

Вряд ли кто-нибудь узнал бы даже собственные строки. Да и зачем?

Конечная цель – ничто. Главный кайф в делании.

Хотя мне и теперь не стыдно за ту пространную элегию, что начиналась:

Потом, конечно, меня застрелят, потому что элегия это грустный жанр, и, валяясь в придорожном бурьяне:

Много воды утекло в Варандé с тех пор и, как сказал классик с брегов Невы, по кличке Обезьян:

Это я, типа, покрасовался тут тебе своей причастностью к эрудиции, но надо признать, что мне не чужд также и сволочизм.

Есть вещи, о которых и вспоминать не хочется, не то что рассказывать.

Однако, выставлять себя всесторонне хорошим глупо и нечестно.

Я – не хороший, я – разный …)

Стало быть, финал КВН мы в том году проиграли команде из престижной одиннадцатой школы.

В приветствии мы вытащили на сцену макет корабля; точно такой же, как пару месяцев до нас вытаскивали в КВН на Центральном телевидении. И шутки наши пошутили там же за два месяца до нас.

Одиннадцатая школа вышла в чёрных цилиндрах из плотной бумаги, которые в конце приветствия они подарили нашей команде. Шуток у них вовсе не было, но зато и в краже не обвинишь.

Мне цилиндра не досталось. Их капитан подарил свой жюри и сказал, что теперь дело в шляпе.

После поражения, когда наша команда редеющей группой шла по ночному Посёлку, расходясь по домам без щитов, но при цилиндрах, мне стало обидно, что у меня такого нет.

До нашей школы дошли только Валя Писанко и я. И тут я коварно попросил у Вали её цилиндр, якобы просто примерить.

Она доверчиво дала, а я, нахлобучив его себе на голову, убежал вдоль по Нежинской, зная, что ей в другую сторону.

Она не гналась за мной, а лишь кричала вслед:

– Сергей! Отдай! Так нечестно!

Я знал, что нечестно, но не вернулся и не отдал.

Зачем?

На следующее утро в сарае, где я спал, мне на него и смотреть было тошно. Кусок ватмана извозюканный чёрной гуашью. Награбленное добро.

( … так что, я – разный, и подлости мне не занимать …)

Вот и минули десять лет. Долго ль, коротко ль они тянулись не могу судить, так как десять лет спустя это был уже другой я.

Десять лет назад из меня сделали ниву просвещения и начали возделывать для обращения в полезный обществу член.

Полагаю, пахари и сеятели от образования, в основном, достигли поставленной цели.

Я вырос от октябрёнка до комсорга школы.

Я понял, что плевать в небо, при наличии всемирного тяготения – бессмысленно.

И хотя мне не хватало комсомольского задора, чтобы на общешкольном комсомольском собрании подпевать граммофонной записи «Интернационала» в исполнении Академического Большого хора, я твёрдо верил, что СССР – оплот мира во всём мире.

Достаточно вспомнить красные флажки с жёлтым голубем.

И вообще мы самые сильные во всём, а отстаём только в музыке.

В паре песен «Beatles» больше интересных аккордов, чем во всей советской песенной продукции.

У нас все песни в ля-миноре.

Вот только зря «битлы» в политику полезли, когда Джон Леннон сказал, будто в Советском Союзе фашизм.

Это не в Англии, а у нас во время войны двадцать миллионов полегло из-за фашистов.

А «битлы» занимались бы лучше только музыкой.

Но всё равно, Фурцева – сука, что не пустила их с гастролями в Союз.

Сама-то за закрытыми дверями их послушала, а потом: «извините, наш слушатель вашу музыку не поймёт».

А они готовились, даже написали «Back To The USSR».

Что касается школьной программы, то химию я совсем не постиг, так же как и алгебру с тригонометрией и ряд прочих предметов, до которых всё никак руки не доходили, но зато был обучен отличать Фамусова от Грибоедова.

Чем плохой запас знаний для вступления в светлую жизнь?

А что-то менять, дополнять уже поздно. Срок истёк.

Близились выпускные экзамены и выпускной вечер, и последующая романтическая встреча выпускников с рассветом нового дня.

Но всё это отходило на второй план и заслонялось более важным делом.

Мы готовились к конкурсу.

На этот раз горком комсомола организовывал конкурс на лучший вокально-инструментальный ансамбль.

Хотите ВИА? Вы полýчите ВИА!

Всю зиму мы делали электрогитары по чертежам из журналов «Радио» и «Юный техник». Задолго до объявленного конкурса.

Мы экспериментировали с установкой пьезо-элементов на обычные акустические гитары.

Звук усиливался, как от засунутого микрофона, но не становился электрогитарным. К тому же, гитары за семь рублей пятьдесят копеек не смотрятся как те – на чёрно-белых фотках девять на тринадцать разных забойных групп с волосами ниже плеч.