Валерий Букрин - Пятьдесят оттенков хаки

– Может, спишут?

– И не надейся. Если бы все так легко было, мужики бы защиту регулярно тырили – за ней рыбаки, знаешь, как гоняются? Хорошие деньги дают. Вот Митя ее и толканул, еще и заработал, подлюка!

– Пропьет, – голос Маши дрогнул. – Выходит, зарплаты мне как своих ушей не видать? Как же нам с Мишкой жить?

– Подавай на алименты! Чего с ним церемониться? А пока суд да дело, не будь дурой и забери у него что-нибудь ценное.

– У него на такую сумму отродясь ничего не было!

– Опаньки, – запаниковала Яна, глядя на дорогу. – Переезд уже закрыт! Значит, поезд на подходе. Что будем делать?

– Успеем! – подхватился Сергей. – Мы, считай, уже на вокзале. Тут напрямки метров двести по шпалам. Ноги в руки и бегом!

Он припарковал машину, взял на руки спящего Мишу и понесся прямо по железнодорожным путям: «Дамы, за мной!»

Маша сделала правильный выбор: уже через пару недель провинциальные врачи помогли сыну. К концу месяца они с Мишей вернулись на космодром ночным поездом. Однако друзей беспокоить не стали: решили добраться самостоятельно.

«Вот мы и дома», – обрадовалась Маша, спрыгнув на платформу. Сын недовольно осмотрел сугробы в человеческий рост и поежился.

– А у бабушки снега нет совсем, – вздохнул он, и, протащив тяжелую сумку несколько метров, сердито присел. – Вот эта бабушка! Нагрузила нам гостинцев, а мы теперь тащи!

– Ты что же подаркам не рад?

– Сильно уж тяжелая радость, – поднимаясь, буркнул сын.

– Ничего, мы с тобой сильные! Нам ведь не привыкать!

С большим трудом они добрались до дежурного автобуса, а потом короткими перебежками и до дома.

В подъезде и на лестничной площадке было темно – в ее отсутствие побеспокоиться о замене перегоревших лампочек было некому. Маша с трудом вставила ключ, но замок не открылся. Она на ощупь изучила номер на двери и убедилась, что не ошиблась этажом. Сделала новую попытку, но дверь опять не поддалась. В какой-то момент ей показалось, что в квартире началось активное движение. Маша прислушалась и настойчиво позвонила. Признаков жизни не было. Часы показывали 3.50.

– Мамочка, я спать хочу, мне холодно.

– Потерпи. Наверное, замок сломался.

– Давай позвоним тете Свете.

– Будить ее глубокой ночью неловко. Ты приляг на чемодане, а я постою рядом. Сейчас достану что-нибудь теплое и укрою тебя, – она нащупала свитер и услышала, что в квартире что-то упало.

– Ма, у нас там кто-то есть, – испуганно прошептал Миша.

Маша прислушалась и снова настойчиво позвонила.

– Как видишь, это не у нас. Спускайся к батарее, там немного теплее.

– Ма, ты не стой, а сядь на сумку. Будет легче.

– Там банки, я лучше постою, чтобы их не раздавить.

– Под лестницей же есть старый табурет, сейчас принесу!

Кое-как они устроились на ночлег. Маша накрыла сына свитером и вскоре задремала сама. Меховая шапка сползла ей прямо на глаза.

Дверь их квартиры скрипнула, из нее показалась голова мужа. Митя оглянулся и подал кому-то знак. Из-за его спины появилась растрепанная женщина и, держа в руках шубу, осторожно проскользнула мимо. Маша не шевелилась, чтобы не спугнуть любителей ночных утех – ей не терпелось поскорее попасть домой. Следом за подругой прокрался Митя. Маша решила не дожидаться, пока они выйдут из подъезда, и стала заносить вещи в квартиру.

Вид наспех заправленной кровати вызвал у нее отвращение. За дверью в коридоре валялся забытый мужем дипломат, на нем – женская шапка. Маша открыла балконную дверь и, вглядываясь в темноту, заметила метнувшиеся под козырек подъезда тени. Решительно сбросив в сугроб забытые любовниками вещи, она разложила диван и, прогибаясь под тяжестью, перенесла на него сына. Засыпая, Маша успокаивала себя: «Ничего, жили без тебя раньше, проживем и сейчас. Главное – есть работа. Работа – лучший доктор. Прорвемся!»

Тряхнув головой, Маша прогнала воспоминания и обняла мужа:

– Что-то мы заболтались, мой дорогой. А ведь завтра рано вставать. Давай-ка на боковую. Укладывайся, я скоро.

Вернувшись из ванной, она прислушалась: из спальни доносилось ровное сопение мужа. А ей снова не спалось. Маша включила телевизор, но, глядя в экран, не понимала ни слова – в ее голове калейдоскопом прокручивались события недавних лет.

…Готовясь к записи очередной радиопередачи, Маша по телефону наставляла собеседника:

– И смело называйте как можно больше фамилий. Людям приятно, когда их труд заметен. Особенно, если удалось ликвидировать какую-нибудь нештатную ситуацию. Почему нет? Кто вам сказал? Цензор против не будет, уверяю вас. А вы расскажите о той, где нет военной тайны. Ну, вот и договорились. Часов в десять устроит? До встречи в студии.

– В советской армии нештатных ситуаций быть не может, принято говорить исключительно о подвигах, – шутливо прокомментировала Любовь Евгеньевна.

– Страхуются, – согласилась Маша. – Хотя армия уже российская.

– Но разгильдяйства в ней тоже выше крыши, – вздохнула машинистка. – За тридцать лет службы я привыкла называть вещи своими именами. Нештатная ситуация – это всегда чей-то просчет.

– Так уж и всегда? – возразила Маша.

– Ваш стаж в погонах – всего ничего, а я «под ружьем» третий десяток лет. Поверьте моему горькому опыту, в большинстве случаев героизм одних это головотяпство других. На эту тему одних только приказов напечатано больше, чем полное собрание сочинений Льва Николаевича Толстого. Только вот ни писать, ни тем более говорить об этом в эфире не следует, – женщина присела напротив и пристально посмотрела на собеседницу. – Вы работаете так много, будто, прячетесь от жизни. Так же нельзя: сплошная работа…

– Мишка тоже недоволен.

– Вам плохо?

Маша опустила голову, пряча глаза.

– Простите, если вмешиваюсь не в свое дело, но вам следует беречь себя – у вас ведь сын. И помните, что ему еще горше. Вы с Мишей мне не чужие. Когда я сразу после перевода на космодром загремела на сложнейшую операцию в столичную клинику, именно вы протянули руку помощи моей ребятне. Муж тогда ушел к другой, не вспомнив о детях ни разу. В кардиологическом центре за тысячу верст от дома сердце мое не разорвалось и потому тоже, что о них заботились вы. Долг платежом красен: вы можете смело рассчитывать на всех нас…

По щеке журналистки катились слезы. Любовь Евгеньевна протянула ей салфетку и стакан воды. Постучав, но так и не дождавшись приглашения, в комнате появилась изящная брюнетка. Машинистка демонстративно отвернулась, села за стол и принялась отчаянно барабанить по клавишам. Маша незаметно промокнула глаза. Гостья внимательно осмотрела цветочные горшки и миролюбиво заметила:

– Ох, и легкая у вас рука, Любовь Евгеньевна, – но, видя, что та не расположена к беседе, подсела к Маше. – Поскольку Онищенко в отъезде, я оставлю прессу тебе?