Небольсин Анатольевич - Русская философия. Анализ истории. Том 2. Часть 2

в) С другой стороны, приобщаясь к Божественному, мы, принявшие Его радость бытия в экстазе, начинаем принимать Его образ и подобие. Он Творец и мы становимся творцами. Да мир разрушается, но мы вновь все восстанавливаем. Причем, боимся потерять эту радость созидания, а потому в нас появляется необходимость постоянного творчества. Если мы устаем в одном образе труда, то переключаемся на другой вид деятельности. Если устаем уже и здесь, то ищем замену и работаем там, где есть силы. Достигшие совершенства в этом урезают время для сна, ибо после сна приходится восстанавливаться в единстве с Богом, что есть болезненное действо. Все в человеке заточено на это, лишь бы не потерять эту живительную кондицию радости богоподобия, лишь бы участвовать в жизни Пресвятой Троицы. Вот так в человеке одно уживается с другим. Следовало бы сказать, также, что человек, пребывающий в единстве с Богом, мотивирован миротворчеством, а не поделками из глины, к примеру. Продукты культуры и научного прогресса возникли не как объект первой необходимости, но по физической возможности и по необходимости, если миротворчеством это востребовано. Таким образом, общим знаменателем сему остается только постоянное пребывание в душевной радости от причастия к Источнику радости.

7. Чувственная природа– это сравнительное сопоставление явления во Вселенной с эталоном постоянства, орган которого находится в разуме. Мы чувствуем отличие от святости Бога, то есть обладая счастьем чувствуем степень альтернативы ему – несчастье. Если, будучи во Царствии Небесном, человек различал образы служения Богу тварного мира, то теперь он видит еще и степень своего падения от Бога в окружающем мире. Хочу напомнить о том, что высказанное является функциональным выражением законов в той сфере Вселенной, которая оказалось в области досягаемости инструментов, опосредовано коих материалисты пытаются исследовать Вселенную. Понятно, что мир Ангелов и вообще Божий мир так и остается там на суши, за гранью береговой линии, за гранью возможности самой природы этих инструментов познавать мир, ибо изначально несут в себе несовместимое переменное греха с естеством постоянства. Этот потусторонний мир имеет своё влияние и раскрывается нашему разуму косвенно, опосредовано второстепенных аспектов проявления, попавших в поле, в сферу нашей физической чувствительности. Остается только в этой картине правильно выделить Божественное от всего остального⁴⁶. К примеру, если мы рассматриваем картину Айвазовского, то нам ясно, где находится Солнце, а где море и всё остальное. Хотя, написаны и Солнце и все остальное одними и теми же красками и на одном и том же холсте, но в реальности данные понятия не сопоставимы. Они не равнозначны в происхождении и по природе, но равнозначны в средстве для изображения – холст и простая краска. Так и для исследователя весь мир открывается некоторой черно-белой фотографией, на которой трудно разобрать что означают не понятные бело-черные полосы. Но слово «фотография» – инструмент современного понятийного языка, а для тех людей далекого прошлого понятийное имя этому несколько иное – древо познания добра и зла. Но чем отличается доброе от злого? Доброе, в отличие от злого, невозможно разрушить, а потому в процессе эволюции, будет формироваться жизнь, как разрушающая все вокруг, ибо доброе в любом случае остается нетленным и непорушенным. Доброму свойственно жить вечно, а потому остается жить только то, что смогло усвоить доброе. И вот разобрать в этом обозримом хаосе все по полочкам, понять, где Солнце, как начало всего, где его только лишь уникально сложившаяся производная – самая основная задача. Более того, это задача, которая решается эволюционным становлением цивилизации, то есть природа эволюционно усложняется и совершенствуется всё более и боле углубляясь в распознавании в окружающем мире всей полноты Бога, явленного нам во множественных Его носителях и, в целом, называемом нами Вселенной или миром. При этом следует сказать, что «… более частные феофании, происходящие на низших ступенях, сокрывают Бога в том, что Он есть по Своей природе». К примеру, Божественное свойство неизменности в механических, математических сферах бытия Вселенной может явить Себя в строго определённой закономерности и строгой форме числовых последовательностей, ибо без Божественного свойства неизменности всякая последовательность или закономерность рассыпается, как не имеющая специфически выраженного постоянства бытия (к примеру, числовая прямая имеет постоянное, стабильное, непрерывное направление). К сожалению в область математического анализа попадает только это свойство Бога, благодаря которому существует весь анализ во всех его формах. Постоянство присутствует в каждой микроне Вселенной, ведь без него нет даже частицы, составляющей хаос⁴⁷. В противном случае, согласно нашему определению о материи, частица для нашего восприятия не существовала ни в каком образе, как не подобное нам для познания (нет системы берег-река). Поэтому всякий хаос, как носитель порядка, имеет способность выстраивать иные свидетельства о свойстве постоянства в частице, на иных уровнях порядка, а не только быть частью малой частицы хаоса. Частице надо дать свободу выразить закон, согласно которому подобное стремится к подобному, чтобы внутренняя природа оной могла самовыразиться в более сложных прекрасных структурных формах макрокосмоса. Почему? Потому, что частица, попавшая в поле нашего зрения наделена тем самым Божественным постоянством, неизменностью, которая заявит о себе в каждом взаимодействии всеобщего хаоса, как устроитель структуры.

8. Всякая созерцаемая картина существует, но в ней всё сливается в одно общее понятие – множество. Но где в этом множестве то, что может более всего соответствовать Божественному, множественные дефиниции от которого формируются в выражении многообразия Вселенной, не только на картине Айвазовского, но также к примеру, в числовом изображении? Это Исходное для всех образов, свидетельствующих о Боге, наделено одними и теми же качествами и одно из них – различные формы исповеди об абсолютной простоте Творца. К примеру, в математике это ноль. Абсолютно прост и абсолютно не познаваем и все многообразие, составляющее числовое пространство, несет в себе эту связующую данное пространство грань – абсолютное постоянство. Ноль, на самом деле – это не только число, а самая элементарная функция, печать которой или свойство которой будут нести абсолютно все возможные функциональные зависимости всех порядков и самых бесконечных сложностей⁴⁸. Ноль заключает в себе абсолютно весь спектр зависимостей, который функционально раскрывается в числовых множествах координатного пространства. К примеру, числовые прямые, тоже как функции, имеют подобие нолю в некоторых гранях своего бытия. Для числовых прямых это – постоянное направление, изменение которого равно нолю. Для функции этим постоянством или свойством ноля становится неизменяемость закона по всей протяжённости функции, то есть, отталкиваясь от этого свойства, мы обретаем возможность видеть и другие формы постоянства, явленные нам как функциональные зависимости. Почему так происходит? Потому что закон природы это форма взаимодействия абсолютного постоянства её с изменяющейся составляющей пространства, возникшей после поражения Вселенной первородным грехом Адама. То есть так как постоянство является составляющей во всех микронах Вселенной, из-за чего пребывающих в поле зрения человеком, то и оная, то есть эта составляющая везде будет давать о себе знать, позволяя человеку видеть, распознавать и мерить окружающую его реальность.