Александр Свистула - Граф Соколовский и разыгранное убийство

Напротив управляющего с удовольствием ужинал Франц Карлович. Граф Соколовский подумал про себя, что лет через двадцать его секретарь неизбежно станет таким же, как и управляющий Барсукова – аккуратным, с необходимой долей угодливости, строгим и точным во всём, знающим, когда следует улыбнуться, а когда стоит и натянуть каменную маску безразличия. Но пока молодой секретарь желал лишь кутить и производить впечатление на дам. Граф с недовольством ощущал явный запах духов Франца Карловича. Этот запах не мог перебить даже парфюм соседствующей баронессы Мыслевской.

– А этот господин и есть тот французский банкир, выдавший вам столь крупную сумму? – поинтересовался сидевший напротив графа Соколовского ещё один гость Барсукова.

– Да, Роман Аркадьевич. Я считаю, нашему Отечеству пойдёт на пользу союз с Францией.

– Vous avez tout a fait raison 1, – подтвердил князь Пулев. – Франция с её молодостью, с её энтузиазмом, с её жизненным духом способна пробудить нас к жизни. Вместе мы станем главенствующей силой в новом веке.

– Экономически наше сотрудничество непременно оправданно, – деловым тоном произнёс Барсуков. – Хотя, технически французы не столь развиты, как англичане, но нам есть чему у них научиться. И союз с ними, конечно, предпочтительнее, чем с Германским рейхом. Бисмарк 2, старый лис, считал, что может и дальше дурачить всех на свете. Пришедший ему на смену Каприви 3думал, мы станем умолять его не разрывать союза. Но Император никому не позволит унижать Россию. Пусть бьются с Англией за африканские колонии, в лице Франции мы приобрели надёжного союзника. Эти немцы – чересчур расчётливы, и ни о чём другом, кроме, как о своём рейхе и думать не могут. Не обижайтесь, ради Бога, Отто Германович.

– Франция – это полная энергии великая держава. А какое у них вино! Vin délicieux 4! – князь Пулев не удержался и щёлкнул пальцами.

– Нам долго предстоит учиться у французов. Но я слышал, князь Голицын наладил в Крыму производство вина не хуже французского, – тактично попытался вступиться за своё Отечество молодой господин напротив графа.

– Фи! Что за чепуха?! – вскрикнул Фёдор Иванович. – Вы бывали во Франции, молодой человек?

– Нет. К сожалению, не бывал, – огорчённо признал собеседник и отправил в рот небольшой кусочек говядины.

– Вот именно! Иначе вы бы так не говорили, – тоном непревзойдённого знатока подытожил князь. – И в технике, и в виноделии, кухне в целом, и в культуре они нас превосходят. И здесь ничего не поделать. Да вот, Александр Константинович поддержит меня. Ваше сиятельство, вы ведь были недавно в Париже? Думаю, вы согласитесь со мной? По-иному и быть не может.

Этот разговор не вызывал у графа Соколовского ничего, кроме раздражения. Слушать восхваления другой страны, слышать, как его Родины едва ли не стыдятся, для Александра Константиновича было хуже пытки. На протяжении всего разговора граф пытался держаться в стороне и не отвлекаться от кушанья.

– Александр Константинович, как вам французский образ жизни? – вежливо спросила баронесса Мыслевская, устранив неудобную паузу.

– Как и прежде. Ничего у них не изменилось со времени моего предыдущего путешествия, – граф с вызовом посмотрел прямо в серые зрачки князя Пулева. – Давятся своим пропащим сыром с плесенью и дрожат от страха, что пруссаки развяжут войну. Вот и прячутся за нашей спиной. Ах, да! И вино у них кислое до невозможности.

Граф скривился так, будто вкусил невыносимо кислого яблока и отпил красного вина. Князь Пулев в замешательстве поглядел на хозяина дома. Но Михаил Аристархович не был склонен к ожесточению спора и вернул внимание гостей к фотографиям, сделанным в этот раз на фоне французской фабрики. Граф Соколовский незаметно оглядел чисто выбритое лицо гостя напротив, отчаянно пытавшегося заступиться за крымское виноделие. Он, безусловно, выглядел моложе своих лет. Роман Аркадьевич Светилин состоял в труппе местного провинциального театра, существующего не без финансирования Барсукова. По словам баронессы Мыслевской, Светилин являлся лучшим актёром в городе. И внешние данные для этого у него, бесспорно, имелись. Светилин обладал необычайно приятным голосом и очень живой мимикой. Красивое лицо, густые волосы цвета начищенной меди и крепкое телосложение делали обаятельного блондина похожим на хозяина дома.

Справа от Светилина, не отрываясь от своей тарелки, слушал рассказы хозяина уездный доктор. Торопин Илья Ионович, вероятно, был сверстником Соколовского, но уже успел облысеть и набрать лишнего веса. Граф с досадой заметил, что узкий тёмно-зелёный галстук доктора абсолютно не подходит к его светло-серому костюму.

Между доктором и Михаилом Аристарховичем уместилось семейство Барсукова-младшего. Барсуков Михаил Михайлович был словно копией своего отца, только чуть ниже ростом и русоволосым. Михаил Михайлович производил впечатление достойного наследника. Слева от своей матери находился их сын – Павел Михайлович, более похожий на мать, нежели на отца. От деда юноше достался мясистый подбородок и умные глаза. От отца – светло-русые волосы.

Таким образом, взор графа Соколовского прошёлся от самого старшего в роду Барсуковых и остановился на самом младшем, присутствующим за столом. «Ну, и компанию собрал этот купец, – проворчал про себя Соколовский, – поскорее бы убраться отсюда куда подальше». В голове Александра Константиновича промелькнула неспокойная мысль. Отчего-то на ум пришли слова его няни, женщины весьма суеверной. Вспомнились её слова, будто, если за стол сядут тринадцать человек, то тот, кто первым поднимется из-за стола, обязательно вскоре умрёт. Логически Соколовский мог связать это суеверие с широко известным евангельским сюжетом – Тайной вечерей. Тогда за столом присутствовало тринадцать сотрапезников – апостолы и Иисус Христос. И первым поднялся предатель Иуда, покончивший жизнь самоубийством после распятия Христа. Только так граф мог объяснить появление такого глупого суеверия среди необразованных верующих крестьян.

– Что за чушь, – прошептал вслух граф.

– Вы так думаете? – удивился Михаил Михайлович, сын фабриканта.

Он как раз что-то рассказывал князю Пулеву и воспринял бормотанье Соколовского, как несогласие со сказанным.

– Ах, нет, простите, – улыбнулся Александр Константинович. – Я немного задумался.

– Господа, прошу меня извинить, – немного смущаясь, поднялся актёр, сидевший напротив графа. – Я сейчас же вернусь.

Александр Константинович проводил взглядом провинциального актёра и отогнал от себя глупые мысли. Граф Соколовский не был суеверным, и всякое суеверие считал за дурной отголосок язычества. Так оно и есть, суеверие – это великая глупость. Но обрати граф внимание на Михаила Аристарховича, на его оценивающие взоры, перемещающиеся по лицам детей, то, возможно, смог бы понять всё намного раньше.