Йозеф Вагнер - Царь зверей не лев

Безгривых зебр с тяжелой и более маленькой головой и маленькими белыми ушами мы ловили в областях Карамоджа и Себейя в Уганде. Живут они небольшими группами в двадцать особей с одним могучим жеребцом. Жеребцу приходится вести жестокую борьбу с предшественниками, чтобы доказать свое превосходство. Я был свидетелем дуэли двух самцов, из которой победителем вышел вновь прибывший жеребец. Прогнав поверженного противника, он вбежал в стадо, но кобылы, не признавая, лягали и кусали его. Прошло какое-то время, прежде чем он завоевал их доверие. Зебры очень пугливы, от человека они всегда предпочитают держаться на расстоянии выстрела. Очевидно, сказывается их печальный опыт: зебры издавна были целью охоты из-за своей великолепной полосатой, словно бархатной шкуры.

Глядя на зебру, не перестаешь удивляться, как природа могла так разрисовать ее белыми и черными полосами в отличие от других животных, окрашенных в один и довольно неприметный цвет. Полосатое "одеяние" зебр долгое время оставалось загадкой для ученых: его яркость противоречила распространенной теории мимикрии. Но, как выяснилось, наоборот, полосатая окраска помогает зебрам отлично маскироваться. При малейших признаках опасности зебры обращаются в бегство, и это не случайно. Когда зебры бегут, очертания их силуэтов, благодаря полосатым шкурам, стираются, черно-белые полосы сливаются в серебристо-серый цвет, и бегущее стадо совершенно сливается с горизонтом. Стадо зебр как бы растворяется в дрожащем мареве жаркого африканского дня. Впечатление усиливает и серый тон обесцвеченной солнцем травы и серых, бесцветных зарослей кустарника. Бегущую зебру почти невозможно разглядеть среди антилоп и других животных. Их полосатая окраска одновременно преследует две цели: маскирует от хищников и наоборот — привлекает к ним внимание представителей своего вида.

У Мбала-Мбалы дорога кончалась. здесь проходили лишь звериные тропы, и наш кортеж продвигался вперед со скоростью черепахи. Нам надо было проехать три пересохшие речные русла, которые в период дождей превращались в бурные потоки. Каждое из них стало для нас настоящей Голгофой — грузовики тонули в песке, нам приходилось подцеплять к ним все три "тойоты", у которых были ведущими передние и задние колеса, и сантиметр за сантиметром вытаскивать их.

Это каждый раз означало по меньшей мере два часа каторжного труда, но ничего другого не оставалось делать. Другой дороги, кроме этой, не было.

Наконец, мы добрались до места в излучине реки, которое приметили еще с самолета. Мы так устали, что уже не в силах были что-либо делать. Из машины мы достали раскладные кровати и как были, не раздеваясь, грязные и потные, повалились на них. Я заснул как убитый. Проснулся я от того, что кто-то шептал мне на ухо:

— Бвана, вставайте!

Я не сразу понял, где нахожусь. Была глубокая ночь, в свете луны я разглядел наши машины, которые казались какими-то чудовищами. И тут я увидел нечто еще более нереальное, а потому и более жуткое.

Рядом со мной стоял кто-то в белом.

Я вскочил на ноги. Белый призрак бесшумно отступил, мне показалось, что он парит в воздухе, потом он наклонился, и я снова услышал тот же странный шепот:

— Бвана, вы можете располагать мной.

Тут я узнал в белом призраке Муго, нашего повара, которого мы взяли с собой из Найроби. Я посветил на него фонариком и не поверил своим глазам. На нем была белоснежная поварская одежда, на голове — высокий, накрахмаленный колпак, да и стоял он вытянувшись по струнке, и это — среди диких кустарниковых зарослей, где совсем неподалеку раздавалось рычание льва.

Я рассмеялся, да так, что долго не мог остановиться, не в силах что-либо сделать с собой.

Вы себе представить не можете, насколько это было невероятно и комично: расфранченный повар среди диких зарослей. Все время, пока я смеялся, Муго неподвижно стоял и без тени улыбки смотрел на меня, ни один мускул не дрогнул на его лице. Кто знает, что подумал он обо мне в эту минуту. Я об этом так никогда и не узнаю.

Совсем близко от лагеря были слышны крики диких зверей, шумели воды бурной Таны. В сухой период уровень воды в реке достигает полметра-метр, но как только начинают таять ледники горы Кения, уровень воды в реке резко повышается, правда, он так же быстро может понизиться, иногда настолько, что в реке образуются песчаные островки. В сухой период растительность сохраняется лишь по берегам реки, и эта зеленая полоса притягивает к себе стада слонов, жирафов, носорогов, антилоп. Разумеется, возможность добычи привлекает сюда и хищников. Тучи мух, комаров и всяких насекомых носятся в воздухе. В областях, прилегающих к реке Тана, распространены африканские малярийные лихорадки. Мы постоянно принимали лекарства, но все же опасались, что малярия доберется и до нас.

Зачем я вам все это рассказываю? Для того, чтобы вы лучше представили себе окружение, на фоне которого вдруг возник накрахмаленный повар.

Долгое время Муго оставался самым загадочным лицом в лагере. Это был отлично вышколенный слуга, всегда, при любых обстоятельствах сохранявший невозмутимость и сверхопрятный вид. Я догадывался, что он хранит какую-то тайну, но как только я заводил об этом речь, Муго вежливо менял тему разговора. Со временем мне все-таки удалось кое-что разузнать. Сейчас-то я понимаю почему Муго тогда молчал, не реагируя на мой смех, но и будучи не в силах заговорить со мной. Он не мог простить мне смех, который задел его самолюбие.

— Бвана, кушать подано, — с каменным лицом произнес он.

— Спасибо, Муго, — я перестал смеяться.

Я пошел за ним. На лужайке у реки, в живописном местечке был разложен костер, на раскладном столике, накрытом чистейшей скатертью, стояли закуски, сухари, минеральная вода.

Муго накрывал на стол, стуча приборами, и, не будь звуков, доносящихся из дикого буша, я бы охотно поверил, что нахожусь на террасе отеля "Хилтон". Когда Муго подавал суп, неожиданно появился Маррей.

Удобно расположившись, он велел Муго принести еще один прибор.

— Мы будем обедать вместе, — сказал он и уже шепотом добавил: — Пусть знает, что и я что-то значу. Ведь мы оба шефы, не так ли?

— Если мне не изменяет память, ты подал в отставку. Ты сдался еще при отъезде из Найроби.

— Как на это посмотреть, — многозначительно заметил он, но мне сразу стало ясно, что он имеет в виду. Маррей переставал быть шефом лишь в трудные минуты, когда нужно было принимать какое-то решение. И всякий раз ему удавалось ловко снять с себя ответственность, — так оно и было на протяжении всей нашей совместной жизни в буше. Но я не мог сердиться на него всерьез, надо было принимать его таким, каков он был. Он был очень старательный, делал все, что было ему по силам, а главное — я всегда мог рассчитывать на его преданность. Верный друг в буше — дороже золота.