Йозеф Вагнер - Царь зверей не лев

Все ждали, что я скажу.

Итак, я сидел, ломая голову, а покомо издали наблюдали за мной. Выражение их лиц было какое-то непривычное, какого я у них еще не видел. Уже теперь, всматриваясь в прошлое, я бы мог объяснить это примерно так: не печалься, белый человек, мы за тебя уже все решили, когда нужно, то и покомо могут быть хитрыми.

Правда, тогда это не пришло мне в голову.

Все произошло неожиданно. Появился Муго и без предисловия начал:

— Бвана, мне надо поговорить с вами. Немедленно.

Это показалось мне странным, так как Муго на этот раз уклонился от своего излюбленного церемониала, явно проявляя нетерпение, и говорил прямо, без всяких недомолвок. Он пользовался доверием как у белых, так и у африканцев и, очевидно, пришел не случайно.

— Так говори.

— Бвана, я должен отправиться в Мбала-Мбалу, — с серьезным видом начал он.

— Я тоже подумал об этом.

— Нам надо ночью тайно покинуть лагерь.

— И об этом я подумал.

— Но не следует идти к вождю племени борано.

— Почему не следует идти к вождю? — спросил я. Именно это я и собирался сделать.

— Вы все только испортите. Надо отправляться за полицией.

Я недоверчиво усмехнулся. Неужели мудрый Муго всерьез так считает? Что значит полицейский в этих местах? Муго, очевидно, догадался о моих сомнениях, он торопливо продолжал:

— У полицейского есть свои люди, а потом он из племени кикуйо.

Это вселяло надежду. Но захотят ли кикуйо вступиться за нескольких, по-видимому, ненормальных белых, которые прибыли в эти места ловить зверей, когда их полно повсюду? Захотят ли они сунуться в огонь? Скорее всего, нет.

— Полицейский ненавидит борано, — продолжал Муго. — Он терпеть не может вождя племени. Поверьте мне, бвана.

Стало быть, интриги в ходу и в этих местах. Но как это обернуть в свою пользу?

— А почему он ненавидит вождя племени борано? — в свою очередь спросил я.

И тут я услышал слова, которые в этих диких, оторванных от цивилизации и не знающих европейских обычаев местах, звучали просто невероятно.

— Бвана, — сказал старый, искушенный Муго. — Миром правят женщины. Так всегда было и так всегда будет.

На какое-то время я лишился дара речи.

— Бвана, надо воспользоваться этим, — продолжал Муго, и тут он произнес в мой адрес комплимент, который, пожалуй, был самым приятным из тех, что мне довелось слышать.

— Вы уже знаете, что сказать и как лучше сделать. Мы верим в вас.

Муго сказал „мы“. Значит, говорил он не только от себя лично. Я оглянулся: покомо скромно стояли в стороне. Ясно, Муго был их представителем и доверенным лицом.

Я был тронут. Но времени на чувства не было. Муго тут же ушел, а покомо снова заняли свои позиции.

Этот день, казалось, тянулся бесконечно. Мы с Марреем разработали план действия. Надежда всегда окрыляла его, он снова чувствовал себя в своей стихии, и разные идеи обуревали его. Мы уже знали, что делать: нужно немного сыграть на самолюбии полицейского, польстить ему, найти слова, которые должны будут убедить его в том, какой он добрый и нужный всем, какие плохие борано...

Осуществлению нашего плана могло помешать лишь одно: если воины племени, объявившего нам войну, нападут на нас в тот же день, и мы не успеем осуществить свой замысел.

Но пока было тихо.

Ночью мы с Альфонзом выбрались из окруженного лагеря.

Я не стану подробно описывать наш путь в Мбала-Мбалу и посещение полицейского. Все шло как по маслу. Обычно переговоры с туземцами бывают длительными и сложными. Но на этот раз не прошло и часа, как все было улажено.

В лагерь мы вернулись, получив подтверждение, которое собственноручно написал блюститель закона в Мбала-Мбале.

— Я подтверждаю, что они получили официальное разрешение. Я подтверждаю, что они имеют право построить лагерь у шести деревьев на реке Тана. Я заявляю, что никто не смеет приказывать, что они могут, а что не могут. Я заявляю, что племя борано должно замолчать.

На следующий день борано убрались с территории нашего лагеря.

Но я так никогда и не узнал, что сказали друг другу эти двое разгневанных мужчин: вождь борано и полицейский.

При отлове зебр Гартмана я сидел в вертолете. Неожиданно вертолет накренился, и один из фотоаппаратов упал через дверной проем с высоты восьмидесяти метров в заросли. Я попытался запомнить место, куда упал фотоаппарат, и, стараясь перекричать мотор, показал пилоту, где нам надо будет сесть. Приземлившись, мы направились к кустам, куда, как мне показалось, он упал, и принялись его искать. Но сначала нам хотелось закончить отлов. Нам удалось поймать стадо из семи зебр. Как только они оказались в загоне, я сел в джип и с сыном Зденеком и двумя африканцами отправился на поиски фотоаппарата. Мы искали довольно долго, пока один из африканцев не нашел его в яме, вырытой, по-видимому, бородавочником. По счастливой случайности, провалившись в яму, он упал на мягкую разрытую глину и остался абсолютно целым и неповрежденным, как мне сказали в мастерской, куда я обратился после своего возвращения.

В засушливый сезон в буше бывает очень пыльно. Облака пыли поднимают животные и машины, люди и постоянно дующие здесь ветры. Частички пыли настолько мелки, что ее совершенно не видно в воздухе. Чтобы предохранить объективы от попадания пыли, я сделал дополнительные крышки и обклеил их поролоном, но и это было недостаточно надежно. Я заметил, что при протирке объективов замшей или тряпочкой, острые частицы пыли царапают стекло, вследствие чего приходится снова шлифовать линзы. Поэтому я предпочитал лишь выдувать из них пыль на бензоколонках, где отличные компрессоры нагоняли чистый воздух, не содержащий ни воды, ни масла. После очень длительных экспедиций я протирал объектив щеткой, смоченной в спирте. На щетке всегда собиралось невероятное количество пыли и это, казалось бы, с чистого объектива! Но со временем я пришел к выводу, что чем меньше приходится очищать объектив, тем лучше: осевшая тонким слоем пыль не мешает при фотографировании, гораздо в большей степени вредят царапины на стекле.

Еще вреднее, чем пыль и влажность, действие солнечных лучей и жары, которые в момент могут испортить пленку и в аппаратах, и в коробках. Поэтому я всегда накрывал фотоаппараты одеялом и клал их в такое место, где их обдувало ветром. Но несколько раз случалось так, что во время съемки на нас нападали животные, и я успевал спрятать фотоаппарат лишь через несколько минут. Каждый раз в таком случае пленка была испорчена. Вынув пленку из аппарата, я сразу же клал ее в сумку-холодильник, так же я хранил новые и отснятые пленки. Во всех наших лагерях в морозилках мы замораживали элементы для нашего переносного холодильника.