Йозеф Вагнер - Царь зверей не лев

— Чему это ты так радуешься? — спросил я, так как Маррей уже опять улыбался.

— Да я, кажется, недаром сидел на диете, львы не проявили ко мне никакого интереса.

Прошлой ночью наш лагерь посетили две гиены и совсем рядом рычали львы. Во время "спасательных работ" Маррея невозможно было обнаружить — он забаррикадировался в своей палатке.

— Я рад, что мы отсюда уезжаем, — сказал он серьезно. — Просто очень рад!

Если бы он мог себе представить, что ждет нас в новом лагере!

Мое настроение тогда подняли и Муго с его учеником Бенедиктом. Кухня, где всегда было выметено и тщательно прибрано, в данный момент походила на приемный пункт тряпья. У Бенедикта отвисла нижняя губа и обрисовались круги под глазами. Эти круги — мне-то известно, что они значили. Муго ночью опять храпел. Храп Муго — нечто настолько неописуемое, что я хотел записать его на магнитофон. Даже звери вокруг нашего лагеря плохо переносили эти звуки.

Что же все-таки обозначали эти тряпки?

Муго и Бенедикт занялись шитьем. Они свалили в кучу весь наш "гардероб" и полностью посвятили себя заплатам. Бенедикт был молод, умел считать до пятисот и был полон амбиций. Пришивать заплаты было ниже его достоинства. Тем не менее, под строгим взглядом Муго ему приходилось проявлять старательность.

— Бвана, вы не можете уехать в таком виде. Таким оборванным, — объяснял Муго.

— Так же, как и другие белые господа. Что там о вас подумают люди?

Муго никак не мог расстаться с иллюзиями, его не могла изменить даже суровая жизнь в джунглях. Между прочим, с тех пор как я узнал его тайну, между нами ни разу не упоминалось о таинственной леди в сиреневом. Я о ней вспомнил только перед отъездом в Чехословакию. Это было очень интересно... но к этому мы еще вернемся.

— Смотрите, бвана! — гордо провозгласил Муго и показал мне бывшую некогда выходной рубашку, которую я имел честь одеть на "прием" к предводителю племени борано. Сейчас она была украшена заплатами из старых посудных полотенец, простыней и фартуков. Хиппи бы просто померли от зависти! И в это придется нарядиться?! Мы, конечно, все на себя напялили, да еще были счастливы, что могли это сделать. Во время отлова животных в колючих кустарниках мы постепенно лишились всей одежонки. Купить новую — на это не было времени, да и беречь приходилось буквально каждый шиллинг, так что "хипповое" убранство нас в некоторой степени уберегло от укусов неисчислимого количества всякого рода насекомых и от колючек, которые вызывали болезненное воспаление кожи. Муго, таким образом, продемонстрировал свои незаурядные хозяйственные способности.

— Бвана, завтра к полудню мы закончим эту работу, — объявил Муго, а Бенедикт при этом только закатил глаза. — А вечером, бвана...

— Что вечером, Муго?

— Бвана, позвольте вам сообщить, что завтра будет торжественный прощальный ужин. Со всем почтением прошу вас освободить свое драгоценное время на девять часов вечера.

Манера Муго изъясняться именно таким образом меня уже не удивляла. Мне было страшно любопытно, какое же это "меню" ему удалось сотворить из наших более чем скромных запасов. Уже месяц, как у нас не было ни овощей, ни фруктов, ни даже самых необходимых продуктов. У всех кровоточили десны, и из-за недоедания все мы чувствовали себя очень неважно. У нас попросту не было времени добывать себе провиант. Двадцать шестого июля в Чехословакию должен бы лететь самолет с первой партией животных, поэтому мы охотились без передышки — самолет необходимо было заполнить до последнего сантиметра.

При других обстоятельствах я бы полюбопытствовал, нет ли необходимости явиться на такой ужин во фраке. Однако в разговорах с Муго надо было соблюдать предельную осторожность. У него был необычный характер, и, несмотря на то, что жизнь из меня сделала неплохого психолога, я никогда не взялся бы, пусть даже приблизительно, определить этот характер.

— Так завтра в девять? Спасибо, Муго.

— Спасибо, бвана.

Где-то около полуночи меня разбудил вой гиен. Я обошел лагерь. Муго и Бенедикт все еще латали наши одежки. Уснуть больше не удалось. Меня снова охватило тоскливое ощущение, вновь на меня навалилось то чувство огромной ответственности, которое вам вряд ли удастся понять. Даже самый удачный отлов в джунглях — это еще далеко не все. Необходимо не только организовать все возможное и невозможное на месте отлова, но и непрестанно думать о сотнях мелочей. Все это как огромная цепь — стоит выйти из строя одному звену, и напряженнейшая работа может пойти насмарку. Поймать животное, переправить его в лагерь, вылечить от гельминтов, укротить, приручить, помочь ему привыкнуть к новым условиям жизни — все это только часть работы, хотя с ней связано еще и множество формальностей, которых невозможно избежать. Только из-за оформления визы для нашего ветеринарного эксперта мне шесть раз пришлось посетить соответствующие учреждения — и все это в разгар отлова. Самолетик Маррея летал без передышки, возносясь не только над джунглями, но иной раз и три-четыре раза в неделю мотаясь между Мбала-Мбалой и Найроби.

По причине всего этого я до самого утра "составлял компанию" Муго и Бенедикту. Таким образом, в ту ночь Муго не удалось никого потрясти своим великолепным храпом, тем не менее утром он был свеж и весел. И конечно же, не имел представления о том, что приближающийся вечер станет самым несчастным из всех вечеров, которые он пережил во время нашей экспедиции.

На прощанье с лагерем под Мбала-Мбалой мне захотелось сделать пару снимков. Я попросил Альфонза сесть за руль, чтобы иметь возможность фотографировать самому.

Пара гиен перебежала нам дорогу. Это были великолепные экземпляры. Я их заснял, но этого мне показалось мало. Хотелось чего-то... даже не знаю, чего. Наверное, сделать "говорящую" фотографию.

Конечно, если бы я мог предположить, что нас ждет впереди, я бы удовлетворился первыми кадрами.

— Альфонз, поехали дальше.

Мы были примерно в двадцати километрах от лагеря, когда я нашел то, что искал: типичная картина африканских диких джунглей — плывут невообразимо прекрасные, пластичные облака, а под деревом стоят два сонных носорога. Даже не шелохнутся — каменные изваяния.

— Подтянись к ним поближе, — говорю я Альфонзу.

Осторожно к ним приближаемся, но носороги и не думают двигаться. Я надеялся, что они вылезут из тени, так они лучше "смотрелись" бы на фотографии.

— Еще ближе!

Носороги все еще не проявляли признаков жизни. Смотреть на них было очень смешно. Правда, через несколько секунд нам стало не до смеху...

Мы снова к ним приблизились, они не шелохнулись. Настоящие изваяния. Как же это может быть? Я ничего не понимал.