Йозеф Вагнер - Царь зверей не лев

А случилось вот что...

Примерно через час после нашего прихода ко мне прибежал посиневший Муго и начал рассказывать:

— Бвана, я пошел набрать воды из реки. Я торопился, я хотел приготовить обед вовремя, ведь вы приказали, что воду надо кипятить двадцать минут.

— Конечно. Что дальше?

— Так вот, пока я набирал, пришли два туземца и положили около меня мертвеца.

Муго застучал зубами и продолжал:

— Пока они тут у нас рассиживались, лев сожрал их пастуха.

У реки всегда бывает наибольшее скопление диких зверей, поэтому туземцы и принесли мертвеца на берег. Получается что-то вроде скоростных похорон — через минуту от трупа ничего не остается.

Я опасался, как бы этот случай не повлиял на энтузиазм, с которым все принялись за работу.

Мальчики Маррея превратились в соляные столбы. На Маррея я старался не смотреть.

— Подумаешь, какой-то там паршивый лев! — услышал я вдруг его голос. — Работаем дальше!

Голос был чуточку странный, но соляные столбы ожили...

Однажды нам с женой и аборигенами удалось вдоволь посмеяться друг над другом в один из вечеров, когда я им излагал содержание одного английского романа. Приобрел я его в Энтеббе — ведь надо было чем-то коротать длинные вечера. Туземцы, увидев, что я плюс ко всему еще и читаю, начали приставать с расспросами, о чем там написано. Итак, я начал рассказывать: сын богатого лорда влюбился в прелестную бедную девушку и хотел на ней жениться. Но отец, конечно, выбрал ему в жены дочь богатого дворянина. Все говорили: "Хороший отец, умный отец, богатая жена —это то, что надо!" Сын, однако, стоял на своем и даже слышать не хотел о богатой невесте. Туземцы были изумлены — ведь это же настоящий дурак, и ума-то у него ни на грош, и вообще, чтобы кто-нибудь такую глупость мог написать в книге... Бвана, ты над нами просто подшучиваешь! Я старался объяснить им, что такое любовь, как самоотверженно любил этот юноша свою избранницу, что лишь ради нее он покинул родительский дом. Они же твердили, что он пьяный осел и идиот. Ни один из них не мог поверить, что из-за женщины кто-то может пожертвовать имуществом и богатством. Я принялся объяснять им, что такое влюбленный — это такой человек, который только и делает, что думает о своей любимой, еда ему становится отвратительна, сон бежит от него прочь, он счастлив лишь тогда, когда видит ее, а без нее жизнь теряет смысл и ценность... Негры хихикали и были убеждены, что я их попросту разыгрываю. На второй или третий день ко мне подошел Отьен и сказал: "Бвана, со мной творится что-то вроде того, что ты нам рассказывал. Я тоскую, не могу заснуть, все время об этом думаю и очень несчастен!" Я его начал успокаивать как маленького и, естественно, захотел узнать, какая же красавица так завладела его сердцем. Про себя я прикидывал, что она будет из тех, что подороже, в силу чего Отьен потребует повышения своей заработной платы или просто спросит наличными. Поэтому, прежде чем выслушать его до конца, я сразу предупредил, что лишних денег у нас нет. Но он меня все перебивал и твердил, что дело вовсе не в этом, а в том, что он тоскует, не спит по ночам и... Наконец, я догадался спросить, почему это с ним происходит. И услышал ответ: "Знаешь, бвана, я понял тебя. Твой молодой лорд страдал так же ужасно, как я... я тоже страшно тоскую по табаку".

Африканцы — народ очень веселый и смешным им кажется все что угодно. Меня, допустим, лягнула жирафа, я извиваюсь и ору от боли, а все вокруг помирают со смеху; у нас отваливается колесо, а все веселятся до упаду; убегает из нашего плена редкостный экземпляр — это вызывает оживленнейшее веселье, как только животное исчезает вдали... Животное ударом копыта свалит охотника на землю, во время очистки дерева от ветвей кто-нибудь свалится с ветки или просто так кого-нибудь удастся попугать... для смеха причина найдется в любой момент.

Нашим сотрудникам каждое утро было совсем неохота подниматься, а вечером им ни за что не хотелось ложиться спать. Они допоздна засиживались около костра, развлекались что есть духу и хохотали до упаду. Я все никак не мог понять, что же это их так могло смешить каждый вечер. Наконец, мне удалось получше изучить их язык, и тут до меня дошло, что они разыгрывают самые настоящие театральные представления. И что вы думаете? Это они представляли нас. Абсолютно все, по их понятиям, забавные события прошедшего дня, изображались в лицах при свете костра. Изображение было, прямо скажем, невероятно точным, а веселье — нам, европейцам, просто недоступное.

Самое необычное рождество в моей жизни мне пришлось отпраздновать в Африке, в лагере Набисва. Остался я в полном одиночестве. Аборигены все до единого ушли в деревню есть, пить и танцевать. Мне же не оставалось ничего другого, как потратить пять шиллингов на курицу и бутылку красного вина. Торопиться было некуда, я лениво поджаривал курицу на костре, потягивал вино и грустил. Вино было из самых дорогих, но казалось мне совсем невкусным.

Когда в племени туркано рождается ребенок, его купают — это первое и последнее купание в жизни. А теперь представьте ту вонь, которую они распространяли по всей округе! Мы от этого страдали ужасно.

Во время отлова под Исиолой мы четыре раза меняли команды охотников, каждая была из какой-нибудь другой области, но "представители" туркано были везде одинаковы. Кикуйя, которые тоже ловили для нас зверей, переселились от них на другой конец лагеря. Хоть они тоже не очень-то увлекались гигиеной, даже им невмоготу было это выдержать. В нашем лагере отвратительно воняло даже тогда, когда туркано в нем отсутствовали.

Маррей по большей части сидел в самолете, так что ему не приходилось так туго. Хуже всего было нам — мне и мальчикам Маррея. Говорят, человек ко всему привыкает. Это неправда. Вонь преследовала меня даже в самые драматические моменты охоты, когда я забывал обо всем на свете.

Однажды я окончательно обозлился.

— Больше этого терпеть нельзя, — сказал я Джонни, — я научу их мыться. Вдруг получится.

— Бвана, если позволите, я пойду с вами.

Джонни приготовил фотоаппарат, который он почти всегда таскал с собой, так как был страстным фотолюбителем. Помню, первая пойманная под Исиолой жирафа едва не стоила ему жизни.

Горячий самец бешено брыкался и видно было, что ему грозит шок. Мы поспешили в кустарниковые джунгли и раздобыли вторую жирафу — самку. Мы запустили ее за ограду, предполагая, что внимание самца со всей галантностью будет обращено на прекрасную партнершу, но куда там к черту! Это был такой цирк! Как только он ее увидел, сразу же дал ей порядочного пинка, причем "эмансипированная" и достаточно боевая дама быстренько ответила ему тем же самым, ну и, конечно же, самец, который чувствовал себя гораздо выше нежного пола, не мог простить ей этого оскорбления, так что дело приняло серьезный оборот.