Стивен Хёрд - Усоногий рак Чарльза Дарвина и паук Дэвида Боуи. Как научные названия воспевают героев, авантюристов и негодяев

Назвать новый вид в честь того, кто его обнаружил, – обычное дело, а у Монтейта было и желание, и возможность собирать образцы все новых и новых видов.

Вот и определились наши претенденты на победу – Дарвин и еще десяток человек, почти его догоняющих. Возможно, вы заметили странное упущение. А где же в этом списке Линней? В конце концов, он не только изобрел нашу систему научного наименования, но и тем самым обеспечил возможность называть виды в честь людей. Его роль в развитии систематики как науки можно без преувеличения считать основополагающей; кроме того, он дал названия тысячам видов. И все же, похоже, в его честь названо «всего» около сотни видов – тоже немало, но гораздо меньше, чем у куда менее известных ученых вроде Прингла и Монтейта. Неясно, почему виды в честь Линнея называли так редко. Может, дело в том, что он сам собрал не так уж много образцов, а работал в основном с теми, которые присылали ему студенты и коллеги, путешествовавшие по миру, в то время как Линней (большую часть времени) оставался в Упсале. А может быть, давать название в его честь просто представляется слишком банальным.

Какова бы ни была причина, Линней (который явно считал, что достоин любых мыслимых почестей), несомненно, был бы уязвлен тем, что не вошел в десятку победителей.

К какому же выводу мы, собственно, пришли в результате нашего исследования? Если просто посчитать виды, носящие имена ученых, то у Дарвина есть по крайней мере несколько ближайших соперников. Но если посмотреть немного под другим углом зрения, то два имени стоят особняком: это, разумеется, Дарвин и Уоллес. В честь Ричарда Спруса названо больше 200 видов, но все они исключительно растения – от мхов до высоченных деревьев. К тому же все эпонимы Спруса относятся к современным видам, представляющим лишь поверхностный слой истории жизни на Земле, которая на самом деле гораздо глубже. То же самое верно или почти верно и в отношении видов, носящих имена Прингла, Вебербауэра, Стейермарка и Гукеров. По другую сторону древа жизни расположились почти все виды Вилли Кушеля и Джеффри Монтейта – насекомые, пауки и другие членистоногие. Только в честь Уоллеса и Дарвина названо значительное число современных и вымерших видов, причем представляющих почти все ветви древа жизни на Земле.

Рассмотрим 389 тезок Дарвина. Среди них есть растения (например, хлопчатник Дарвина, Gossypium darwinii ), насекомые (пчела-листорез Дарвина, Megachile darwiniana ) и черви (дождевой червь Дарвина, Kynotus darwini ) – словом, представлен весь «заросший берег». Там имеются водоросли ( Lithothamnion darwini ), грибы (паутинник Дарвина, Cortinarius darwinii ), лишайники (кладония Дарвина, Cladonia darwinii ), губки ( Mycale darwini ), кораллы ( Pacifigorgia darwinii ), рыба (морской слизень Дарвина, Paraliparis darwini ), лягушки ( Ingerana charlesdarwini ), ящерицы (широкопалый геккон Дарвина, Tarentola darwini ), млекопитающие (листоухий хомячок Дарвина, Phyllotis darwinii ) и птицы (нотура Дарвина, Nothura darwinii ). Есть даже динозавр (дарвинзавр, Darwinsaurus evolutionis , хотя это название скорее остроумное, чем благозвучное). Список видов, носящих имя Уоллеса, примерно такой же, хотя он и короче. Виды, названные в честь Дарвина и Уоллеса, охватывают биоразнообразие Земли как вширь, так и вглубь – и совершенно справедливо. В конце концов самое грандиозное достижение этих двух натуралистов в том и состоит, что они объединили наши представления обо всей жизни на Земле в единую картину. Физика все еще ждет своей теории великого объединения, тогда как у биологии оно уже 160 лет как имеется – это эволюционная теория, теория происхождения видов путем естественного отбора. (Не дайте слову «теория» ввести вас в заблуждение; эволюция так же реальна, как и все в нашем природном мире, и значительно более понятна, чем, скажем, та же гравитация.)

Идея эволюции появилась до Дарвина и Уоллеса; еще Гумбольдт писал о постепенном изменении признаков у видов. Но именно работа Дарвина (дополненная одновременно высказанными идеями Уоллеса) сделала эволюцию путем естественного отбора основой всей биологии. Именно эволюция объясняет огромную разницу между птицами и пчелами, между рыбами и орхидеями, между губками и морскими водорослями. И она же объясняет огромное сходство между ними. Это верно для признаков, которые были хорошо известны Дарвину и Уоллесу, например конвергентная эволюция крыльев у летающих животных. Но куда больше впечатляет то, что это верно также и для признаков, о которых во времена Дарвина никто понятия не имел, например для кодирования белков в структуре ДНК – механизма, который используют все живые организмы (с незначительными вариациями) для записи и передачи генетической информации. Так как все живые существа произошли от общего предка и диверсифицировались в ходе естественного отбора, то все многообразие жизни на Земле можно считать поразительно богатой вариацией на одну тему – и поэтому биология является синтетической наукой, а не просто набором частных случаев.

Так что, хотя каждый из названных в честь Дарвина видов сам по себе отмечает его вклад в науку (как и в случае с Уоллесом), самая большая дань уважения ему – это то, что все виды, носящие его имя, представляют весь «заросший берег» во всем его многообразии. Возможно, так проявился коллективный разум, когда систематики по всему миру, изучающие всевозможные формы жизни, современные и вымершие, не сговариваясь, присвоили имя Дарвина множеству разнообразных видов. Разнообразие жизни поражает, но понимание того, что в основе всего лежит эволюция путем естественного отбора, поражает не меньше. Дарвин понимал, как важно его прозрение, и подытожил свои мысли в знаменитой заключительной фразе абзаца о «заросшем береге» (а значит, всего труда «О происхождении видов путем естественного отбора…»): «Есть величие в этом воззрении, по которому жизнь с ее различными проявлениями Творец первоначально вдохнул в одну или ограниченное число форм; и между тем как наша планета продолжает вращаться согласно неизменным законам тяготения, из такого простого начала развилось и продолжает развиваться бесконечное число самых прекрасных и самых изумительных форм» [62].

Существуют бесчисленные формы жизни, прекрасные и удивительные, все они нуждаются в названиях. И имя Дарвина заслуженно встречается во всех уголках заросшего берега.

«Как я люблю тебя? – вопрошала Элизабет Барретт Браунинг и сама же отвечала: – Считай». С этой строки, настолько знакомой, что она почти превратилась в клише, начинается ее 43-й сонет из цикла «Сонеты с португальского». Барретт Браунинг написала сонеты для мужа Роберта Браунинга и о нем, применив профессиональные поэтические приемы, чтобы выразить свою любовь. Пабло Пикассо при помощи особых приемов живописи создал по меньшей мере 60 портретов своей (первой) возлюбленной Фернанды Оливье, а Рихард Вагнер, используя свое музыкальное мастерство, сочинил симфоническую пьесу «Идиллия Зигфрида» для (второй) жены Козимы. Никого не удивляет, что любовь можно передать с помощью поэзии, живописи или музыки. Мы привыкли, что искусство исследует и выражает чувства. А как насчет науки? Широко распространено мнение, что в науке нет места эмоциям и потому ученый должен быть холодным, невозмутимым и превыше всего ценить беспристрастность и объективность. Можно согласиться с тем, что чувства и эмоции не должны влиять на выводы ученого, но уж точно нельзя утверждать, что ученые бесчувственны. Они проявляют эмоции, когда выбирают темы для исследований, когда пишут или рассказывают о своей работе, а также когда дают названия открываемым ими новым видам. Любовь – величайшее из человеческих чувств, и радует то, что у поэтов, художников и музыкантов на нее нет монополии. Ученые называют новые виды в честь дочерей и сыновей, сестер и братьев, жен и мужей и даже – иногда – тайных возлюбленных и людей, к которым испытывают безответную любовь. Если оскорбительные названия говорят, что ученым не чужды низменные порывы, то латинские названия, выражающие любовь, показывают, что ученые способны испытывать самые высокие человеческие чувства.