Стивен Хёрд - Усоногий рак Чарльза Дарвина и паук Дэвида Боуи. Как научные названия воспевают героев, авантюристов и негодяев

По всей видимости, использование доходов от передачи прав на видовые названия для поддержки научных исследований и охраны природы является общепринятой практикой или, по крайней мере, приближается к этому. Аукцион на право присвоения названий десяти рыбам из западной части Тихого океана, проведенный в 2007 г. Международным обществом сохранения природы (Conservation International) и организованный князем Монако Альбертом II, собрал около $2 млн на природоохранные и образовательные программы в Индонезии. Звездой аукциона стала кошачья акула, ныне известная как Hemiscyllium galei . Право на название этого вида было продано за $500 000 (их заплатила Джейни Гейл, решившая назвать акулу в честь мужа Джеффри), которые пошли на патрулирование охраняемой морской зоны вокруг острова Вайаг в индонезийском Западном Папуа. В настоящее время район является природным питомником акул и драйвером экономики для местного населения. После серьезного сокращения бюджета в начале XXI в. Институт океанографии имени Скриппса решил выставить на торги право дать названия новым видам для поддержки и расширения своих коллекций. В результате получили названия различные морские беспозвоночные, в том числе тропический многощетинковый червь Echinofabricia goodhartzorum , за которого Джефф Гудхартц, учитель математики средней школы, заплатил $5000. Если говорить о менее масштабных проектах, то продажа права на название лишайника Bryoria kockiana помогла спонсировать постройку экодука через шоссе в Британской Колумбии (победительницей стала художник-анималист Энн Хансен, которая выбрала название в честь своего покойного мужа Генри Кока).

Ученые, выступающие против продажи прав на присвоение названий новым видам (а таких немало), считают неприемлемой, как они выражаются, коммерциализацию науки. Они обеспокоены тем, что стремление заработать деньги может побуждать к нежелательным действиям (например, объявить слишком большое количество на первый взгляд необычных находок новыми видами, чтобы можно было продать права на их названия). Однако чаще всего это просто философские возражения, суть которых сводится к тому, что капиталистические отношения не должны распространяться на природу: эти ученые считают, что виды (и, следовательно, их названия) не являются нашей собственностью, так что мы не имеем права их продавать, и что деньги, полученные за передачу прав на присвоение названий, оскверняют святость науки. Это можно было бы считать серьезными аргументами, если бы систематики продавали права на названия для личной выгоды. Однако такое случается крайне редко, если вообще случается (или, по крайней мере, систематики, которые это делают, сумели не засветиться). На самом деле это интересный и в чем-то даже удивительный факт. Не существует никаких технических или юридических препятствий, чтобы давать названия видов с целью личного обогащения, ни одно из положений Международных кодексов биологической номенклатуры этого не запрещает. Так что остается одно из двух. Либо систематики в принципе не желают продавать права на названия ради личной выгоды – то ли по этическим соображениям, то ли из страха перед осуждением коллег. Либо люди, которые покупают право на присвоение названия, не меньше вдохновлены тем, что их деньги могут принести добро, чем самой возможностью получить название. Вспомните Джеффа Гудхарца и его червяка: «Это меня воодушевляет, – говорит он. – Я не заслужил названия как ученый; [но] если я помог Институту Скриппса, что в этом плохого?» [89]Итак, бескорыстие ученых или стремление спонсоров творить добро – и то и другое в высшей степени обнадеживает.

Конечно, продажа прав может привести к использованию названий в неблаговидных целях. Вдруг кто-то захочет заплатить за то, чтобы назвать какое-нибудь малопривлекательное существо в честь врага? Проект BIOPAT столкнулся с этой проблемой в самом начале своей деятельности, когда потенциальный клиент хотел назвать насекомое, которое он считал уродливым, в честь тещи. BIOPAT отклонил это предложение. А что, если эту «проблему» превратить в возможность? В 2014 г. аспирант Доминик Евангелиста выставил права на имя таракана на аукцион, который окрестил «Таксономия мести». Не без легкой иронии он написал: «Недавно мы обнаружили новый вид тараканов из рода Xestoblatta . Он грязный, уродливый, вонючий, и ему нужно название. Тараканов никто не любит, так почему бы не назвать одного из них, чтобы кому-нибудь насолить, руководствуясь гневом, презрением или местью? Тебе изменил парень? Ненавидишь босса? Может быть, ты уже просто не можешь слышать о каких-нибудь знаменитостях – как насчет Xestoblatta justinbieberii ? Ну, вы поняли» [90] Evangelista 2014. .

Евангелиста был удивлен тем, что его «аукцион мести», несмотря на то что вокруг него было достаточно шумихи, не привлек много предложений. Торги выиграла энтомолог Мэй Беренбаум, которая потребовала, чтобы новый таракан был назван в ее честь. Так его и назвали – Xestoblatta berenbaumae , и никакой мести не свершилось. На средства, полученные от Беренбаум, Евангелиста провел в Гайане исследование, выясняя, не могут ли сухие саванны представлять собой барьер для передвижения животных, тем самым способствуя появлению новых видов – не только среди тараканов, но и во всей флоре и фауне Южной Америки. Так что тараканы, как и их более обаятельные собратья, могут поведать нам немало тайн.

Следует ли осуждать подобные «таксономические аукционы» и считать их опасными, откровенно коммерческими или попирающими идеалы науки? Или мы можем их приветствовать как хитроумный ход для привлечения внимания и сбора средств на открытие новых видов (и сохранение старых)? Вопрос, конечно, интересный, но в некотором смысле неверный и не отражает сути. На самом деле мы должны спросить: как так получается, что наука, связанная с открытием новых видов, финансируется настолько плохо, что ученым проще продать название на аукционе, чем получить грант на проведение исследований?

Мы живем в мире, в котором новые эпидемии передаются насекомыми (а также клещами или червями), – а мы даже не знаем, сколько видов насекомых (клещей или червей) могут служить переносчиками. Мы живем в мире, в котором изменение климата из-за выброса углекислого газа угрожает самой нашей жизни и где именно зеленые растения и водоросли в наибольшей степени способствуют выведению углекислого газа из атмосферы, – а мы даже не знаем, сколько видов растений и водорослей существует на Земле. Биоразнообразие планеты – ключ к открытию новых лекарств, выведению устойчивых к вредителям сельскохозяйственных культур и многим другим полезным вещам, но, как ни парадоксально, это разнообразие в основном не изучено. Конечно, простой подсчет видов не решит мировых проблем, но, чтобы их решить, нужна научная база, и более или менее полный перечень биоты Земли – как раз та основа, которой мы не можем позволить себе пренебречь. Открытие новых видов не считается такой уж престижной областью науки (в отличие от космонавтики или биомедицинских исследований), и это неправильно. Эта область не считается также достойной государственного финансирования. Музеи и таксономические исследования во всем мире постоянно не получают достаточного финансирования (иногда это приводит к трагедиям вроде утраты коллекций Национального музея Бразилии из-за пожара). Деньги, поступающие от продажи прав на названия, не могут решить проблему привлечения внимания общественности к такому важному делу, как изучение и перепись биоразнообразия Земли, но это, конечно, лучше, чем ничего.