Юрий Чайковский - Эволюция как идея

Более того, сами эти «позиции» (эмердженты в них отрицаются) не раз были аттестованы как смягченный креационизм , и возразить их адепты ничего не могли и не могут. А обещали познаваемость мира. Успехи же эволюционного идеализма хоть и скромны (им мало кто занят, почти без оплаты и связи друг с другом), но важны.

Сто лет назад А. Г. Гурвич, а затем и Любищев, предрекали, что в рамках генетики нет решения проблемы осуществления, и оказались правы: та генетика, что продолжала и продолжает обслуживать смягченный креационизм, не сдвинулась в ней ни на шаг. Успех в понимании осуществления, пусть и небольшой, достигнут иной генетикой, маргинальной. Саму генетику долго травили «с материалистических позиций», а признав, еще дольше травили с тех же позиций Любищева и ламаркистов (французских и советских, а затем американских), видевших в ДНК не программу развития, саму себя дописывающую, но лишь набор переключателей программы. Оказывается, что ламаркисты в этом пункте были правы: развитие есть самоорганизация, чьи параметры лишь переключает ДНК — в основном, та, что вне генов. Это больше не идеализм, и «с материалистических позиций» теперь травят те мысли (а их круг всё растет), что остались вне понимания материалистов, опыта истории не видя.

Об унаследовании идеи, а не ее материальной реализации, еще до Любищева писал Д. Н. Соболев, и его не слушали. Отказ материалистов включить это в сферу научных исследований пресек им продвижение в области понимания наследования новых свойств. Сейчас материалисты начали признавать таковое, скромно забыв, что сто лет отрицали его — не потому, что оно не наблюдалось, а потому, что именовалось идеализмом. Не зря говаривал Любищев (пусть и утрируя), что результаты получают идеалисты, а материалисты лишь ставят на них «материалистическую печать». Пример: самоорганизацию сто лет, пока одни именовали ее направленностью, витализмом, энтелехией и пр., другие ее травили «с материалистических позиций». Но С. Кауфман (см. гл. 3) объединил всё гонимое термином «самоорганизация», взятым из теории систем, и всё это вдруг оказалось кстати как триумф материализма. Об этом см. главу 5.

Здесь надо пояснить, что называл идеализмом Любищев. Если материализмов в нужном нам смысле всего два — механический (физикохимический редукционизм) и диалектический (умение найти доводы для получения заданного вывода из заданных посылок), то идеализмов высказано премного. К счастью, позиция Любищева достаточно проста: он был платоник без новых изысков. Отнеся (в письме П. Г. Светлову, 1969 г.) себя как философа к компании Альберта Эйнштейна, он заключил:

«вся эта компания имеет то общее, что все они — рационалисты, как и Кант: религия в пределах чистого разума; а глубоко религиозные люди, как наш покойный друг В. Н. Беклемишев и ты, интуитивисты. Вот этого у меня нет, и потому я совершенно бессилен в размышлениях на темы религии в духе, например, Флоренского „Столп и утверждение истины“ […]. Начал читать, ничего не понимаю» [Любищев, 2000а, с. 316].

Не понимаю и я, зато (поэтому?) довольно легко понимаю Любищева. Соглашусь с Ю. А. Шрейдером:

«Любищев первый обратил внимание на то, что материалистический образ мышления неоправданно сужает философское понятие причинности, редуцируя его исключительно к действующей причине» [Любищев, 2000, с. 10].

Любищев напомнил о формальной причине явлений (о ней см. LR, т. 11, с. 48, 50, 92). Напомню тоже: Аристотель ввел 4 типа причин — материальную, формальную, действующую и целевую, и Артур Шопенгауэр полагал (в своих понятиях) причинное описание явления достаточным, если указаны все 4 причины этого явления. Они, добавлю, вместе с уподобляющей причиной схоласта Франсиско Суареса, довольно хорошо соответствуют пяти познавательным моделям (4–90, с. 14) [42] О познавательных моделях шла речь в гл. 2. . Материалисты открыто признают в природе только материальную и действующую причины, целевую признают неявно (через отбор случайностей) [43] На деле же она в эразмовых учениях (о них см. гл. 3) царит: в них достаточно указать «для чего», и свойство считается понятным. , а формальную разрешается признавать, описывая природу математикой (соответствие движения уравнению движения), но и только.

Любищев видел формальную причину равноправной. Если я его верно понимаю, он, с позиции платоника, полагал указание формальной причины явления достаточным для его объяснения. В нынешних терминах: достаточно поместить загадочное явление в надежно описанный рефрен, и формальная причина явления задана, а с тем оно больше не загадочно. И в самом деле, ожидать проявления материальной и действующей причин зомби-паразитизма и т. п. явлений не приходится, тогда как сами явления налицо. Далее,

«Материализм ограничивает свободу мышления и не доверяет строгости разума, если разум приходит в противоречие с привычными нам представлениями о реальном мире. У него нет ни свободы, ни строгости. Подлинный же идеализм связан с максимальной свободой и строгостью мышления» [Любищев, 2000, с. 96].

Позиция кажется странной, и ее следует пояснить. Она содержит логическую ошибку (связь со свободой и строгостью и есть фактическое определение подлинного идеализма по Любищеву), но если ее учесть, то мысль верна и глубока.

В самом деле, мышление — идеальная процедура, и когда ею пользуется материалист, он всё время связан вопросом, не ставит ли он в рассуждении идею впереди материи. Если да, то всё рассуждение для него или его коллег незаконно. Если его заменить нечем, то обсуждаемая тема повисает без обоснования, и если таковое необходимо, приходится прибегать к диалектике в вышеупомянутом смысле, т. е. менять позицию в ходе рассуждения (блестящие примеры смен позиций дал Шмальгаузен — см., например, LR, т. 14, с. 101–103). Идеалист от такой препоны избавлен и может следовать правилам логики до конца рассуждения.

Выходит, всё дело в том, обязательно ли считать сознание свойством материи, или это самостоятельная сущность. И в обыденной жизни, и в эволюции одна идея реализуется на разных предметах, что говорит о ее независимости от конкретных материальных носителей. Да, предмет нужен для реализации идеи, но он может появиться позже идеи и вследствие нее. Например, приказ строить дом — идея, и появляется дом.

Трудность возникает тогда, когда идея налицо как явление, но о ее материальном источнике сказать нечего (таковы все случаи воспроизводения организмом рисунка окружающего мира). Практика такова, что материалисты в массе отрицают само явление (или, что то же, не учитывают его при построении теории), тогда как идеалисты им пользуются. В этом случае Любищев очевидным образом прав. Действующая причина будет, возможно, когда-то найдена — вернее всего, во втором мире. Это будет означать открытие нужного поля. Так же, как голос из радиоприемника становится понятным по уяснении феномена радиоволны. До этого надо ограничиться тем, что у явления есть формальная причина (таково соответствие рисунка фону). А можно вообще счесть ее достаточной.