Юрий Чайковский - Эволюция как идея

3. Коль скоро известны заведомо неадаптивные окраски (их, по Любищеву, большинство), т. е. нужна общая теория окрасок. Она «лежит за пределами проблемы целесообразности» (с. 51) и сама распадается на две — (а) отмеченный выше перенос картин внешнего мира в рисунок и скульптуру тела бабочки (имитация коры, сухого сучка и т. п.) и (б) реализация собственного плана строения.

Последнее и было для Любищева главным. Подробно разобрав в письмах к Шванвичу данные того о рисунках, он отметил:

«Нахождение архетипа (= прототипа) рисунка имеет очень большое значение. Так как отдельные виды… являются различными выражениями одной и той же потенции, частными случаями экспликации единой идеи, то нахождение такого архетипа в разных семействах (вернее, следов такого архетипа) представляется важным. Видимо, таких архетипов имеется не один, а несколько, и что взаимодействием архетипов и получается то многообразие рисунка, которое мы вообще наблюдаем» (с. 48–49).

Про разнообразие как итог комбинаций небольшого числа простых компонент писал еще Мопертюи (4–84), а тут нам важно иное: разнообразие как совокупность вариаций одной идеи. Признаюсь, мне приведенная фраза Любищева не казалась содержательной, пока ее смысл не повторился на зомби-паразитизме. В самом деле, все случаи порабощения суть вариации единой идеи — поработить жертву путем изменения ее адаптивного поведения на самоубийственное через встраивание в ее мозг. Самые простые организмы (без нервной системы) встраиваются в жертву сами, а более сложные — посредством своих личинок или спор. Кажется, что они умеют находить нужные места жертвы самостоятельно, но на самом деле их доставляет сама жертва.

Что касается удивительных рисунков на крыльях и теле, то трудно согласиться с Любищевым, что Шванвич «остался слеп и глух к им же открытым фактам и, не желая закрепить их новой теорией, скатился обратно в болото адаптационизма» (с. 57). Нет, в его чудесном руководстве [Шванвич, 1949] окраске отведены три главы (68 страниц), где ни разу не говорится о том, что адаптивны все или хотя бы основная масса рисунков на крыльях бабочек, и ни разу не упомянут отбор. Большего нельзя и желать: не будем забывать, что Шванвич писал в годы жесточайшего идейного террора и, в отличие от Любищева, был у недругов на виду.

Кроме того, Шванвич был материалистом и не смог так просто встать на позицию Любищева — ведь мировоззрение задает варианты, из которых только и способен почти всякий человек выбирать суждения. Так, «первобытный» человек, впервые увидав радиоприемник, ищет в нем человечков, хоть и должно ему быть ясно, что им там не поместиться. Просто нет у него альтернативы. Точно так же, А. Б. Савинов [2012] не видит никакой альтернативы материализму, хотя имел и время, и все условия, чтобы ее увидеть (ему достаточно бы не путать научный идеализм с агрессивным православием). Шванвичу в его время было намного труднее.

Обращение к скрытой дюжине рушит всю систему знаний о живом, причем ни остальной эволюционизм, ни даже креационизм ничем помочь не могут: креационист скажет: «Так создал Господь», но не сможет сказать, как созданное работает.

Любищев в свое время, подводя итог изучению рисунка бабочек, заключил: «без радикальной перестройки биологической теории невозможен прогресс даже в чисто эмпирической морфологии и систематике» [Любищев, 2004, с. 61]. Данной перестройкой никто ни тогда, ни позже не занялся. Одна из причин: неожиданные огромные успехи молекулярной биологии, полученные, казалось, на чисто физикалистской основе, вызвали обвал в развитии остальной биологии. Она отошла на задний план, и полвека казалось, что материализм достаточен для всего.

Теперь видно, что это не так. Поведение на уровне молекул не понятнее, чем на клеточном. Например, вопрос: как может транскриптаза двигаться вперед и назад по матричной РНК, — на поверку оказывается идеалистическим: она читает текст, используя законы физики и химии по усмотрению, как используем их при чтении мы сами.

А миграции рыб, черепах и птиц к местам размножения? Если не успокаиваться на отговорке «так отбору было угодно», а думать, как это достигается, то опять видим реализацию общей идеи. В случае же массовых регулярных самоубийств животных ни идеи, ни материальной основы не видно. Со всем этим пора разбираться.

Вопреки общероссийской тенденции к распаду науки, российское эволюционное братство, братство любищевское, было живо (уже только в Ульяновске) до самого апреля 2016 года, когда ректорат закрыл Любищевские чтения перед самым их открытием.

Некоторое время теплилась надежда, что чиновники всё же поймут, сколь выгодна им для отчетности обширная конференция, ежегодно собирающаяся сама собой и издающая увесистый том, но вышло не так: чиновники теперь отчитываются «оптимизацией», т. е. уничтожением. В 2017 г. Чтения открыли, но с новым оргкомитетом — из того же ректората, без гуманитарной секции и многого иного. В частности, без любищевского духа. Это уже гальванизация трупа, и А. В. Марков, мнящий несогласных недоумками [Марков, 2009], может праздновать победу.

Лет 15–20 назад, на грани тысячелетий, бытовала полушутливая идея, согласно которой чуть ли не все беды, в которые катится мир, насылает на людей Гея — то ли богиня Земли, то ли сама Земля, рассматриваемая как мыслящий индивид. Идею, не называя Гею, хорошо выразил биолог-популяризатор С. Ю. Афонькин [20021:

«получив неожиданный дар природы — разум, наши предки из малочисленной группы приматов превратились в доминирующий вид млекопитающих, буквально попирающий всех своих соседей по планете. Эту с экологической точки зрения ненормальную ситуацию природа и пытается поправить, то насылая на чрезмерно размножившихся и явно заигравшихся своих чад новые эпидемии, то вызывая у них всплески агрессии по отношению к себе подобным. Естественное ограничение рождаемости — наилучшее (для Геи — Ю. Ч.) решение в сложившейся ситуации. Интересно, удастся ли человеческому разуму справиться с этой проблемой и дальше продолжать наступление на почти покорившуюся ему планету?».

Ссылка на эпидемии и войны хоть и обычна, но не очень серьезна, поскольку до сих пор самые свирепые из них не смогли заметно изменить динамику роста населения. (Существуют более действенные меры — разрушение среды обитания, что не раз вело цивилизации прошлого к гибели.) Зато слова «природа отвечает» имеют вполне серьезный смысл: падение репродуктивной способности (как мужской, так и женской) тоже заявлено в статье как вызов природы людям. Так ли это?

В те годы данное падение рассматривалось либо как исчерпание видом Homo sapiens своей эволюционной потенции (каковое мы видим, например, у зубра, большой панды и стерха), либо как реакция Геи на безумие людской стратегии. Обе гипотезы в основе своей идеалистичны, но если первая оставляет надежду на будущее материалистическое толкование, то вторая означает уже чистый идеализм. И если уж найдено, что ведет себя разумно столь убогий объект, как слизевой гриб (он успешно решает задачу поиска в лабиринте, см. главу 2), то отказывать всей Земле в разумности наивно; вернее, уже поздно.