Юрий Чайковский - Эволюция как идея

Главным таким допущением был до сих пор тезис философии материализма — идея возникает лишь в мозгу человека и лишь им реализуется — всё остальное либо материализм, либо ложно. Тезис старше всяких теорий и противоречит фактам: например, идея зомби-паразитизма явно существует в мире и задолго до мозго кого-либо возникла. Следовательно, тезис нуждается в пересмотре. Психологи начали думать об этом давно, пора и эволюционистам.

Замечу (тем, кому это важно), что позиция эта мне самому неприятна и долго вызывала протест (см. 4–16, с. 164). Те, кто отрицает платонизм, не могут сказать на данные темы ничего, кроме диалектики. Она, конечно, удобна и потому лежит в основе богословия всех конфессий, включая дарвинизм, но, увы, еще никого не привела к научному результату [49] Яркий пример: А. Н. Марасов, один из столпов любищеведения, исследователь сознания и приверженец диалектики, решил (возможно, в ответ на мои упреки) дать образец ее пользы. Для пояснения понятия сознания он привел трехстраничное рассуждение А. Ф. Лосева, ярого диалектика, и вот итог: этот «образец диалектического анализа… напоминает, сколь далеко мы находимся от истинного знания» [Марасов, 2009, с. 107]. Сказано то же самое, что в моих ему упреках, только иными словами. Спора по сути нет. , в том числе и Любищева [50] У Мейена редкие хвалы диалектике, видимо, способ унять властных оппонентов (наир. [Мейен, 2006]). В беседах он, сколько знаю, не прибегал к ней. . Итак, параллель эволюции с мышлением проясняет идеалистическую компоненту биоэволюции. Слово А. Н. Марасову:

«что такое феномен „Я“ (что такое человек)? Вопрос, разумеется, останется открытым, но в предлагаемой природной версии сознания генетическая сущность Наблюдателя, может быть, должна прочитываться в великом резонансе микро- и макромиров. Совершенно проблематично ответить, что же резонирует, какие реальные структуры (и частицы), но наша выстраиваемая свобода и несомненная предельная идентичность есть, возможно, мгновенная связь несопоставимых масштабов Бытия» [Марасов, 2009, с. 157–158].

Стиль у психофилософов, как видим, вычурный, но всё же видно, что автор озабочен тем же, чем и Голубевы (в гл. 2), и авторы масштабной инвариантности (в гл. 4). Разница в том, что эволюционисты на сегодня продвинулись далее психологов: мы знаем, что именно резонирует, — резонирует биополе. Это объяснили А. Г. Зусмановский и те, кого он цитировал.

Итак, три области — онтогенез, мышление и эволюция — бродят вокруг одной «трудной задачи»: откуда берется то, чего не было? Даже Марков и Савинов едва ли скажут, что она материальна. Ну да Бог с ними, не им же искать ее решение, коли они и самой задачи не видят.

Не видно ее, кстати, и платоникам, ее увидели греки после Платона, то были ранние стоики Зенон Китийский и Хрисипп [Степанова, 1995, с. 58], а затем на две тысячи лет все забыли. Именуется она теорией ухватывания сути ( каталепсиса ). Подробнее см. Ч-12а и Приложение.

Генов, на которые эволюционисты так понадеялись сто лет назад, оказалось безнадежно мало, и уже по одному этому они очень мало дали для понимания эволюции. Кроме того, в генах оказалась весьма однобокая информация — о последовательности белковых цепей, о механизмах их синтеза и регуляции их активности. О том, как строится клетка и более крупные органы, гены молчат.

Уже сто лет назад проницательные умы, еще не зная, сколь мало генов в организме, поняли, что кроме генов есть еще какая-то наследственность (ее видели в плазме). Поняли, что материал эволюции — отнюдь не в изменчивости индивидов [Филипченко, 1929, гл. 8]. Показано это было в 1960-х гг. и позже (см. 4–08, п. 6–4). Поэтому прежняя пара понятий «наследственность — изменчивость» стала недостаточной для понимания того, что же является базой механизмов эволюции, ее первичным фактором.

Первый шаг к пониманию (точнее, к постановке вопроса) о данной базе сделал генетик-эволюционист Ю. А. Филипченко, введя понятие микроэволюции (это — образование рас и видов). Ее одну только и можно, полагал он, изучать методами генетики:

«Однако кроме этой, так сказать, микроэволюции , существует эволюция более крупных систематических групп, своего рода макроэволюция , и она-то безусловно лежит вне поля зрения генетики, хотя и наиболее интересна для эволюционной теории». Теориям «придется разрешать вопросы о „происхождении видов“ (и всех низших подразделений видов) иначе, чем вопросы „происхождения родов“ (и всех высших систематических единиц)» [Филипченко, 1929, с. 260–261].

Данная дихотомия определила всю идеологию споров XX века, явственно отделив то, чем занимался Дарвин, от того, что является эволюцией в обыденном смысле, т. е. для большинства читающих.

В одном можно бы возразить. Филипченко был уверен, что «эволюционная теория была и будет только гипотезой, ибо превращение видов не относится к числу явлений, которые можно наблюдать воочию» (с. 250), однако оказался не вполне прав: позже микроэволюцию удалось воспроизвести, притом на различных объектах. Зато различие индивидов действительно оказалось ни при чем. См. 4–08, гл. 5, пункты «Экспериментальная эволюция».

Относительно же макроэволюции довольно очевидно лишь одно: как самодовлеющий процесс она разворачивается преимущественно в почти не известном нам мире. Для одних это мир идей, для других — мир эдвантов, третьи просто не видят проблемы. Однако то, что уже известно, заставляет заново рассмотреть вопрос о факторах эволюции.

Даже в глуши материализма кое-где начинают понимать, что

«между частными эволюциями, помимо материальности и развития, есть некое общее, внутреннее, сущностное, происходящее из развития этих взаимосвязей и взаимообусловленностей, из связи и преемственности между стадиями всеобщей эволюции, из порождения одной стадии эволюции другой. Это сам механизм развития, эволюции…» [Конашев, 2011, 323].

Об этом «помимо материальности» и пойдет речь. В статье «Факторы эволюции» (LR, т. 13, с. 100) уже говорилось, что в качестве ведущего фактора эволюции сейчас постепенно выявляется самоорганизация,понемногу заменяющая отбор в его прежнем понимании.

Теперь следует добавить, что она заменяет также основную часть наследственности , поскольку оказалось, что в генетической памяти хранятся, в основном, лишь правила переключения режимов самоорганизации онтогенеза. Тем самым, дети похожи на родителей не потому, что все их наблюдаемые сходства записаны в их генах, а потому, что их онтогенез, одинаковый в целом у всех людей, шел у детей и родителей сходно также и в деталях, направляемых переключениями частных режимов. Изменение самих правил этих переключений определяет, видимо, макроэволюцию организмов, каковая выступает, тем самым, как эдвант их онтогенезов. К сожалению, эволюцию сообществ так просто не описать, хотя в ней тоже течет саморганизация, точнее — одна из ее форм.