Дэвид Харви - Состояние постмодерна. Исследование истоков культурных изменений

Экономии от масштаба, к которой стремились в условиях массового фордистского производства, как представляется, была противопоставлена возрастающая способность дешево производить разнообразные товары небольшими партиями. Экономия от диверсификации нанесла поражение экономии от масштаба. Например, уже в 1983 году журнал Fortune сообщал, что «75 % всех деталей машин сегодня производятся партиями по 50 единиц или менее того». Конечно, фордистские предприятия могли внедрять новые технологии и трудовые процессы (подобную практику некоторые называли «неофордистской»), однако во многих случаях давление конкуренции и борьба за усиление трудового контроля вели либо к возникновению совершенно новых промышленных форм, либо к интеграции фордизма с целой сетью субконтракта и «аутсорсинга» для придания большей гибкости в условиях возросшей конкуренции и более высокого риска. У маломасштабного производства и субконтракта определенно были и достоинства, состоявшие в том, что они позволяли обойти жесткости фордистской системы и удовлетворить гораздо более широкий ряд рыночных потребностей, включая те, что быстро менялись.

Подобные гибкие производственные системы обусловливали ускорение динамики обновления продукции, наряду с освоением высокоспециализированных и маломасштабных рыночных ниш, и в некоторой степени зависели от этих процессов. В условиях рецессии и возросшей конкуренции стремление использовать подобные возможности становилось принципиальным для выживания. Время оборачиваемости капитала – одно из постоянных условий капиталистической прибыльности – подлежало радикальному сокращению за счет использования новых технологий производства (автоматизации, роботов) и новых организационных форм, таких как система доставки потока производственных запасов по принципу «точно в срок», которая в принципе отменяет необходимость держать на складах запасы, необходимые для непрерывного производственного процесса. Однако ускорение времени оборачиваемости в производстве оказалось бы бесполезным, если бы при этом не сократилось время потребления. Половина ожидаемого срока службы типичной фордистской продукции составляла, например, от пяти до семи лет, однако гибкий режим накопления сократил этот период более чем наполовину в некоторых отраслях (например, в производстве текстиля и одежды), а в других, скажем, в таких «умных» отраслях, как производство видеоигр и софтверных программ, половина срока службы продукта снизилась менее чем до 18 месяцев. Поэтому в части потребления гибкое накопление сопровождалось гораздо большим вниманием к быстро меняющимся модам и мобилизации всех предполагаемых этим процессом инструментов стимулирования потребностей и культурной трансформации. Сравнительно стабильная эстетика фордистского модернизма уступила место всем пребывающим в состоянии брожения, нестабильным и текучим качествам постмодернистской эстетики, которые превозносят различие, эфемерность, зрелищность, моду и коммодификацию культурных форм.

Представляется, что эти сдвиги в области потребления, вкупе с изменениями в производственной сфере, сборе данных и финансах, лежали в основе примечательного подъема занятости в сервисных секторах с начала 1970-х годов. В некоторой степени эту тенденцию можно было выявить гораздо раньше – возможно, в качестве следствия резкого увеличения эффективности в большинстве отраслей обрабатывающей промышленности, состоявшейся благодаря фордистской рационализации, и очевидной сложности достижения аналогичных успехов в сфере производительности в сервисном обеспечении. Однако резкое сокращение занятости в промышленности после 1972 года (табл. 9.2) указывало на быстрый рост сервисной занятости, причем не столько в сбыте, распределении, транспортировке и персональных услугах (все они оставались сравнительно стабильными либо сокращались), сколько в производственных услугах, финансах, страховании и недвижимости, а также в ряде других секторов, таких как здравоохранение и образование (см.: [Walker, 1985; Noyelle, Stanback, 1984; Daniels, 1985]). Каким образом корректно интерпретировать все эти процессы (а в действительности и сами базовые определения того, что имеется в виду под услугами), является предметом существенных разногласий. Часть описанного расширения можно, скажем, объяснить ростом субконтракта и консалтинговых услуг, что стимулирует отпочкование в отдельные предприятия ряда видов деятельности, ранее находившихся внутри производственных фирм (юридические услуги, маркетинг, реклама, печать и т. д.). Кроме того, как мы увидим в части III, необходимость ускорения времени оборачиваемости в потреблении могла приводить к смещению акцентов от производства товаров (большинство из которых, как ножи и вилки, имеют значительный срок жизни) к производству событий (таких как зрелища, имеющие почти мгновенный период оборачиваемости). Каким бы ни было исчерпывающее объяснение, в любом описании трансформации развитых капиталистических экономик начиная с 1970 года необходимо внимательно рассматривать этот рыночный сдвиг в структуре занятости.

Таблица 9.2. Структура гражданской занятости в отдельных развитых капиталистических странах в 1960–1981 годах, иллюстрирующая подъем экономики услуг

Источник: Статистические данные ОЭСР по рабочей силе.

Все это сделало исключительно важным «умное» и инновационное предпринимательство, которое поддерживали и которому способствовали все атрибуты быстрого, убедительного и хорошо информированного принятия решений. Однако эта возросшая способность к географическому расширению, мелкосерийному производству и погоня за нишевыми рынками не обязательно вели хоть к какому-то снижению мощи корпораций. В действительности хорошо организованная корпорация стала признаком конкурентного преимущества перед мелким бизнесом в условиях, когда информация и способность принимать быстрые решения в крайне неопределенной, эфемерной и конкурентной среде становятся принципиальными факторами для получения прибыли. «Дерегуляция» (еще одно назойливое политическое словечко эпохи гибкого накопления) зачастую означала возросшую монополизацию (последовавшую за фазой усилившейся конкуренции) в таких отраслях, как авиаперевозки, энергетика и финансовые услуги. На этом полюсе делового процесса гибкое накопление оказалось проводником масштабных слияний и корпоративных диверсификаций. В 1977 году компании США потратили на взаимные приобретения 22 млрд долларов, однако к 1981 году этот показатель увеличился до 82 млрд долларов, а к 1985 году взлетел до невероятных 180 млрд. Хотя в 1987 году объем слияний и поглощений снизился, отчасти в ответ на биржевой крах, общая стоимость этих операций была по-прежнему высока – 165,8 млрд долларов за 2052 трансакции, по подсчетам консалтинговой группы в области корпоративных слияний W.T. Grimm . Однако в 1988 году мания слияний продолжилась. В США за три квартала этого года были завершены сделки по слияниям в объеме более чем 198 млрд долларов, а в Европе признаком глобального распространения мании слияний стала попытка Карло де Бенедетти из компании Olivetti прийти к руководству в бельгийском банке Union Generale , который контролирует примерно треть производственных активов этой страны. Большинство сотрудников крупнейших компаний США из списка Fortune 500 теперь заняты в тех видах деятельности, которые не имеют ничего общего с исходными направлениями бизнеса, с которыми отождествляется их компании. «Долг менеджмента – делать деньги, а не сталь», – заявил в 1979 году президент сталелитейной компании U.S. Steel Дэвид Родрик, незамедлительно запустив кампанию по приобретениям и экспансии с целью диверсифицировать деятельность своей корпорации. Если взглянуть на ситуацию с другого полюса бизнеса, то малые предприятия, патриархальные и ремесленные организационные структуры тоже процветали. Даже самозанятость, которая в США после 1950 года последовательно сокращалась, после 1972 года, согласно данным Роберта Рейха [Reich, 1983], заметно оживилась, прибавив более 25 % менее чем за десятилетие (указанный тренд включал практически всё: от временной занятости безработных до высокооплачиваемых консультантов, дизайнеров, высококвалифицированных рабочих и специалистов). Новые системы координации внедрялись либо посредством запутанного разнообразия субконтрактных соглашений (которые связывают мелкие фирмы с крупномасштабными, зачастую мультинациональными операциями) с помощью формирования новых производственных комплексов, в которых все более значимой становилась экономия от концентрации, либо посредством доминирования над малыми предприятиями могущественных финансовых и маркетинговых организаций и интеграции малого бизнеса под их эгидой. ( Benetton , например, не участвует в производственных процессах напрямую, а просто действует в качестве мощной маркетинговой машины, которая раздает команды широкому кругу независимых производителей.)