Шарон Зукин - Культуры городов [litres]

Вернуть жизнь и деловую активность на центральные улицы американских городов.

Вместе с соседями и друзьями сделать район, который вы называете своим домом, лучше.

Зачем сохранять историческое наследие?

Это ваша память. Это наша история. Это нужно сохранить.

Социальная реклама National Trust for Historic Preservation.

Чтобы понять, что происходит с общественной культурой, нужно присмотреться к тому, что происходит с общественными пространствами. Брайант-парк и «Сони-плаза», Фултон-молл и 125-я улица – все это разные стороны одной общественной культуры. С 1970-х по 1990-е годы общественные пространства городов Америки и других богатых многонациональных стран претерпели серьезные изменения в процессе борьбы с демонами перемен.

Начиная с 1970-х общественное внимание стало смещаться от заводских рабочих, школьных учителей и инженеров к медиазвездам и спекулянтам в области недвижимости, финансов и культурных индустрий. Это и есть настоящие визионеры символической экономики. От Нью-Йорка до Норт-Адамса и от Орландо до Лос-Анджелеса экономический рост городов стал позиционироваться и рассматриваться как картина коллективного отдыха и потребления. В рамках этого процесса коллективное пространство – общественное пространство – стало представляться как товар, продукт потребления. Даже если за вход в него, в отличие от Диснеймира, не взимается плата, общественное пространство стало ассоциироваться с торговым, в нем стали продвигаться корпоративные, частнособственнические ценности. «Сони-плаза» является переосмыслением описанных Вальтером Беньямином парижских пассажей, она навязывает прогуливающимся толпам корпоративный порядок, трансформируя опыт погружения в мечты в «восхищение продуктами “Сони”».

Кроме того, от исторически сложившегося единообразия городского населения в результате крупнейших волн иммиграции конца XIX – начала XX века мы пришли к куда более широкому этническому и социальному разнообразию. И эта перемена в обществе оказала огромное влияние на общественную культуру. Непрекращающиеся споры относительно мультикультурализма в школьной программе и музейных коллекциях – это только начало. На кону – будущее мирового господства США в политической и экономической сферах, а также само понимание гражданства в этой стране и будущее ее городов как экономически зависимых и этнически неоднородных объединений. Смешение культур и экономическая зависимость дают весьма непредсказуемые сочетания. То, как великие общественные пространства прошлого абсорбируют и отражают связанные с этим напряжения и создают представления о различных идентичностях, позволяющие им влиться в общую культуру, представляет собой часть происходящей на пороге XXI века борьбы.

В 1970-х гг. кризисы самых могущественных городов и крупнейших производств впервые заставили американцев почувствовать себя слабыми. Если война во Вьетнаме подорвала широко распространенную уверенность в американском военном могуществе, то бюджетный кризис в крупнейшем мегаполисе страны – Нью-Йорке – создал впечатление, что наши города стоят на зыбучих песках. Когда сталелитейные и автомобильные производства признали свое поражение в конкуренции против иностранных компаний и уволили тысячи рабочих, изменились и выстроенные вокруг заводов ландшафты власти. В то же время наиболее бедные слои населения сосредоточивались в больших городах; и ощущение, что города стремительно выходят из-под контроля, заставило городские власти пойти на увеличение зависимости от бизнеса. Появившиеся в 1970-х годах частно-государственные партнерства в 1980-х привели к усилению влияния частного сектора, а в 1990-х трансформировались в БИРРы, которые стали управлять общественными пространствами.

Эта история иллюстрирует связь между аспектами, в самом непосредственном смысле определяющими структуру власти, – и направления эти серьезно угрожают внешнему виду и ощущению, если не самому существованию современных городов. Вот эти аспекты:

– дизайн и контроль над общественными пространствами,

– симбиоз визуальности и власти;

– смыслы и использование культуры.

Ключом к пониманию этих аспектов является Брайант-парк, который на протяжении всего XX века был и остается испытательной площадкой для едва уловимых, а иногда и вполне ощутимых практик контроля. Это микрокосм параллельного развития культурных стратегий и средств безопасности как способов сдерживания социального разнообразия. Это место, которое, подобно «Сони-плаза», многие из нас открыто ненавидят, а втайне любят, и наоборот. Брайант-парк заставляет меня бороться с демонами перемен в собственном сердце. Он представляет собой настолько изменившееся общественное пространство, что мы не можем более воспринимать его как нечто само собой разумеющееся.

Да и знает ли кто-нибудь в наше время развлечений, безопасности и розничной торговли, что такое парк? Недавно был представлен план устройства парка на берегу Гудзона, при этом жители расположенных рядом кварталов Нижнего Манхэттена выступили против, заявляя, что городские и федеральные власти поддерживают создание парка Больших денег, который будет разбит согласно рекомендациям строительных корпораций и крупных предпринимателей. Официальный план действительно предполагал строительство торговых центров и развлекательных комплексов на бывших мусорных отвалах и перестроенных волноломах. Как сказал один из протестующих местных жителей, инженер-строитель по профессии: «Я вырос в парках. Я знаю, что такое “парк”, – это открытое пространство и деревья. А не закрытое пространство и гигантские торговые комплексы». «Давайте начнем с очевидного. Парк – это трава, деревья, скамейки, открытое пространство и игровые площадки. Парк – это не 1000 квадратных метров под рестораны и еще столько же под сетевые магазины, комплексы развлечений и спортивные клубы», – заявил другой активист ( Villager , December 7, 1994, 1).

Эти активисты противопоставляют великие общественные пространства XIX века, такие как Центральный парк, или XX века, такие как Таймс-сквер, общественным пространствам, сформировавшимся под влиянием стиля 1990-х. Брайант-парк, Диснеймир и «Сони-плаза» завладели коллективным воображением при помощи администрирования пространства и колонизации времени. Они истощили представления о том, каким может быть общественное пространство: это визуальный образ цивилизованности, поставленный в жесткие рамки коммерческого потребления.

В настоящий момент более половины населения США живет за пределами больших городов. При этом общественные пространства городов привлекают пристальное внимание, поскольку они являются горнилом национальной идентичности. Определяющие характеристики городского общественного пространства – близость к центру, разнообразность, общедоступность – посылают соответствующие сигналы национальной идентичности, которая в ближайшем будущем станет более социально и культурно разнообразной. В Нью-Йорке, к примеру, средний ежегодный уровень иммиграции поднялся с 78 300 человек в 1970-х до 111 500 человек в 1990-х годах ( New York City Department of City Planning , 1995). Такие страны, как Мексика, Бангладеш, Пакистан, Египет, Нигерия и Гана, которые никогда не были широко представлены даже в космополитичном населении Нью-Йорка, сегодня становятся «новыми игроками» на иммиграционном поле города. Как выходцы из этих стран вписываются в общество? Как каждый из нас, оказавшись в позиции морального авторитета по отношению к вновь прибывшим, приспосабливается к неизбежным с ними контактам? Каким лицам мы доверяем? В конечном счете все это сводится к вопросам культуры. Но простых ответов тут нет. Ведь изменились как культурные стили, так и сами правила употребления понятия «культура».