Анна Холландер - Пол и костюм. Эволюция современной одежды

Короткие и узкие юбки выглядели гораздо радикальнее, чем любые другие новшества эпохи модерна, не считая смещения фокуса моды на тактильность. Они наконец дали женскому телу цельность и связность, бывшие дотоле привилегией мужчин. Стало очевидно, что голова закономерно связана с ногами, как мысль — с действием. Между прочим, даже короткие юбки несли скрытый оттенок признания превосходства мужчин: юбку можно было рассматривать как очередное запоздалое повторение женщинами мужской революции XIV века. Именно тогда мужчины впервые начали подчеркивать абрис своего тела, демонстрируя в полном объеме ноги; женские же ноги оставались скрытыми. Женщины в современном мире наконец утвердились в мысли, что длина подола может варьироваться, — эффект, применявшийся в мужских туниках за три века до того, как в XVI столетии убедительную победу одержали бриджи.

Ранее мода несколько раз совершала небольшие попытки укоротить женскую юбку — в 1770-е годы, около 1830 года и еще раз, совсем коротко, в конце 1860-х годов, — но во всех этих случаях речь шла о жесткой юбке в форме колокола, и вызывающе открытые ступни и лодыжки оставались вне всякой связи с остальным телом. После демонстрации женских ступней как отдельных от тела украшений юбки всякий раз снова удлинялись. Поскольку длинные юбки веками визуально искажали пропорции женского тела, в то время как мужская одежда, напротив, отдавала должное мужским пропорциям, первоочередной функцией маленьких, коротких современных юбок было привести одетые женские тела в полное физическое соответствие с мужскими. Искусство научилось делать это, изображая обнаженное тело, а мода — еще нет. Теперь паритет одетых тел был достигнут и сохранен. Он утвердил визуальное публичное равенство мужчин и женщин, тот образ, к которому давно стремились.

К 1925 году длина юбок достигала колен, они не были громоздкими, так что не содержали загадочных намеков. Затем подол то поднимался, то опускался, но длинная юбка перестала быть единственно возможной. Юбки стали очерчивать таз и бедра, двигаться вместе с ними, а не сами по себе. Они выглядели, подобно мужским брюкам, как один слой ткани, покрывающий форму тела. Если в 1920–1930-е годы женщины и носили очень пышные или слишком длинные юбки, то для удовольствия, а не из принципа. Затейливые шляпки отбросили всяческие рудименты старых капоров и чепцов. Они не следовали устаревшим мужским формулам, а принимали и многозначительные формы. Они также перестали нести на себе бремя былых фривольностей. Если же на шляпках крепились вуали, то они служили украшениями, были маленькими и соблазнительными, без намека на скромность.

Таким образом, при всех своих различиях, одетые тела мужчин и женщин в эпоху модерна были явно вылеплены по одним и тем же человеческим лекалам, их ноги были в равной степени функциональны, их шляпы оказались одних и тех же размеров, их волосы занимали примерно одинаковый объем в пространстве. Схожие купальные костюмы начали демонстрировать их конечности и торсы в равно активном движении. Только женские туфли сохраняли застарелую приверженность фетишизму и затруднениям. Новым, отчетливо женским возрождением традиции, в древности присущей обоим полам, стало активное использование косметики. Отлично сидящие пиджаки и юбки, строгие брюки, платья красивых форм, мягкие свитера и облегающие блузы всевозможных фасонов, от приталенных рубашек до многочисленных рюшек и оборок составили элементы взрослой женской моды, которые и по сей день служат основой современной одежды для женщин. Все это появилось и утвердилось в 1920–1930-е годы, после того как были наконец признаны реалистичные пропорции женственности, и одетое женское тело впервые с античных времен приобрело собственное визуальное достоинство и целостность.

Эта схема выглядела тогда чрезвычайно радикальной и безусловно освобождающей; такой она в итоге и оказалась, несмотря на значительный регресс во время и после Второй мировой войны. В то время в одежду и жизнь женщин вернулся викторианский стиль, и сейчас кажется, что 1950-е годы уничтожили победоносную революцию начала века. В общественном сознании это десятилетие слилось с самóй Викторианской эпохой. Этот отчасти инспирированный новой войной поворот — от модернизма с его фрагментацией украшений, перегруженностью деталями, гротескностью общих женских очертаний — начался в 1940-е годы.

Начало 1950-х было отмечено бóльшим эстетическим стилевым единством по сравнению с предыдущими десятилетиями, однако возродились и старые ограничения — хотя, как и со знаменитыми 1920-ми, в памяти сохранились, заслонив остальное, моды примерно пяти лет. Многим сейчас кажется, что до 1968 года в женской одежде не было вообще никакой свободы — как если бы эта революция, этот бунт против 1950-х, привела к первому и единственному «одежному» освобождению женщин со времен Средневековья. Но предположить такое означало бы закрыть глаза на самые важные и продолжительные перемены, постепенно происходившие в первые четыре десятилетия XX века, в годы, когда несчетное число современных женщин получили достойное образование и сделали серьезную карьеру, получили избирательное право и узнали преимущества эффективной контрацепции — пусть еще не добились всеобщего уважения, которым должны были бы сопровождаться все эти достижения.

За этот долгий период женская мода не только дозволила всему телу иметь гибкость и осязаемость, но и в первый раз обратила внимание на тот факт, что молочные железы, прикрепленные к мышцам грудной клетки и рук и не имеющие собственных мышц, постоянно изменяют форму, положение и имеют общую тенденцию к провисанию. Современный бюстгальтер, усовершенствованный в 1930-е годы, был разработан для того, чтобы позволить грудям любого размера двигаться вместе с остальным телом, чтобы бережно удерживать их в гладких чашах, не приподнимая и не сдавливая, как это делали жесткие корсеты, и не давая обвисать.

Тем не менее бюстгальтер мог приподнимать грудь даже эффективнее, чем корсеты, а самые первые модели еще и уплощали ее — и ради нового абстрактного единства тела, и ради модного вида незрелой девушки-подростка. Позже, в Америке 1940–1950-х годов, большие груди были уже гораздо популярнее, чем когда бы то ни было, но их обычное поведение снова стало считаться неприемлемым. Киноактрисы гарцевали на лошадях или сбегали вниз по лестнице, а груди их, зафиксированные высоко на грудной клетке, при этом вели себя противоестественно статично; особенно комично это выглядело, когда на актрисе была ночная рубашка или древнегреческая туника.

На недолгое время, в революционные поздние 1960-е, бюстгальтеры стали ассоциироваться с фальшью и похотью, как если бы они были новыми версиями старых корсетов. Но когда подвижные груди и видимые соски снова вошли в моду и отсутствие бюстгальтеров стало допустимым, возражения против них быстро исчезли — женщины все активнее требовали от моды серьезного отношения к их личным фантазиям. Они вновь отвоевывали себе право носить поддерживающее или утягивающее нижнее белье — но только если им самим этого хотелось. Бюстгальтеры, подобно юбкам, приобрели большое разнообразие, всевозможные модные вариации и смысловые нюансы. В последнее время эта аккумулированная женственная образность наконец-то отдана на откуп женщинам, чтобы они могли делать с ней все, что пожелают, рыться в ней, как в гардеробе; она полностью в их распоряжении, как раньше была — и остается — мужская образность.