Дэниэл Деннет - Опасная идея Дарвина: Эволюция и смысл жизни

Тех из нас, кто ведет полноценную и даже захватывающе интересную жизнь, вряд ли должно шокировать, что люди, живущие в гораздо более неблагополучных краях (и даже на задворках нашего собственного мира), обращаются к той или иной разновидности фанатизма. А вы, зная то, что вам сегодня известно о мире, смирились бы покорно с существованием в бессмысленной бедности? Совсем недавно благодаря информационным технологиям каждый человек на Земле получил возможность знать приблизительно то же, что и вы (со множеством искажений). До тех пор пока мы не смогли обеспечить всех людей окружающей средой, в которой фанатизм лишен смысла, можно ожидать, что его будет только больше. Но мы не должны с ним соглашаться и не должны его уважать. Прислушавшись к некоторым советам дарвинистской медицины, можно предпринять меры для сохранения ценностей каждой культуры, уничтожив (или лишив возможности распространяться) все их недостатки.

Можно высоко оценивать воинственность спартанцев, не желая ее возрождать; можно поражаться институализированным зверствам, практиковавшимся индейцами-майя, ни на миг не сожалея о вымирании их обычаев. Сохранять устаревшие культурные артефакты для потомства должны научные институты, а не человеческие резервации – этнические или религиозные диктатуры. Аттический диалект древнегреческого или латынь – мертвые языки, но наука сохранила искусство и литературу Древней Греции и Рима. В XIV веке Петрарка хвастался книгами греческих философов, которые хранил в своей библиотеке; читать их он не мог, поскольку знание древнегреческого языка в мире, где он жил, было практически утрачено, но он понимал их ценность и стремился восстановить знание, которое стало бы ключом к их тайнам.

Религии существовали задолго до появления науки или даже философии. Они служили многим целям (было бы ошибкой алчного редукционизма искать единую цель, единственное summum bonum , которому все они служили бы прямо или косвенно). Они вдохновили множество людей вести жизнь, в результате которой неизмеримый вклад был внесен в создание чудес нашего мира; и еще больше людей вело под их влиянием жизнь, которая, с учетом обстоятельств, оказалась более осмысленной и менее мучительной, чем могла бы быть. На переднем плане картины Брейгеля «Падение Икара» изображен пахарь, идущий за лошадью по склону холма, а на заднем – великолепный парусник и почти незаметные белые ноги, с легким всплеском тонущие в море. Картина вдохновила У. Х. Одена на написание одного из моих любимых стихотворений.

Таков наш мир, и страдания в нем имеют значение – если хоть что-то его имеет. Религии несли утешение, вселяли чувство принадлежности и товарищества в сердца многих людей, которые в противном случае прожили бы жизнь в одиночестве, без славы или приключений. Еще важнее, что они говорили людям о любви и делали ее реальностью для тех, кто ее иначе не заметил бы, облагораживали взгляды и освежали души согнувшихся под тяжким бременем. Другая задача, которую религии решили, хотя это и не было их raison d’être , это удержание Homo sapiens в достаточно цивилизованном состоянии достаточно продолжительное время, чтобы мы поняли, как более последовательно и четко размышлять о своем месте в мире. Многому еще предстоит научиться. Несомненно, находящиеся под угрозой культуры современного мира скрывают целую сокровищницу недооцененных истин, конструкций, элементы которых накапливались веками в ходе уникальной истории, и нам следует принять меры, чтобы ее зафиксировать и изучить до того, как она исчезнет, ибо, когда они умрут, их, как и геномы динозавров, будет практически невозможно восстановить.

Не следует ждать, что такого рода уважения будет достаточно тем, кто от всей души воплощает мемы, которые наша заботливая наука почитает – но которым не поклоняется. Напротив, многие из них видят во всем отличном от восторженного обращения в их веру угрозу – и даже угрозу нестерпимую. Не следует недооценивать страдания, причиняемые таким противостоянием. Наблюдать за тем, как драгоценные черты вашего культурного наследия размываются или исчезают, и быть вынужденным участвовать в этом процессе – боль, которую может пережить лишь представитель нашего вида, и, несомненно, в мире мало найдется мук горше этой. Но у нас нет разумной альтернативы, и тех, кто из‐за своих взглядов не может мирно уживаться с остальными людьми, мы будем вынуждены как можно надежнее изолировать, минимизировав страдания и ущерб, всегда стремясь оставить открытым путь-другой, который, возможно, покажется им приемлемым.

Если вы хотите научить своих детей тому, что они – орудия в руках Господа, лучше не учите их тому, что они – божьи винтовки, или нам придется оказать вам решительное сопротивление: у вашего учения нет ни славы, ни особых прав, ни изначально ему присущих и неотчуждаемых достоинств. Если вы настаиваете на том, чтобы учить своих детей лжи – что Земля плоская, а «Человек» не является результатом эволюции посредством естественного отбора, – то вам в самом лучшем случае стоит ожидать, что те из нас, кто пользуется свободой слова, почувствуют себя вправе сказать, что своим учением вы сеете ложь, и при первой же возможности попытаться показать это вашим детям. Наше будущее благополучие – благополучие всех жителей планеты – зависит от образования наших потомков.

Так что же сказать о блеске и славе наших религиозных традиций? Несомненно, их следует сохранить, как следует сохранить языки, произведения искусства, костюмы, ритуалы, памятники. Сегодня зоопарки все чаще рассматриваются как второразрядные убежища для находящихся под угрозой уничтожения видов, но это, по крайней мере, убежища, и то, что в них сберегается, невосполнимо. То же самое верно и в отношении сложных мемов и их фенотипических экспрессий. Многие прекрасные церкви Новой Англии, содержание которых обходится недешево, сейчас под угрозой уничтожения. Следует ли нам секуляризировать эти церкви, превратив их в музеи, или перестроить для каких-нибудь иных целей? Последний вариант, по крайней мере, предпочтительнее их разрушения. Многие общины верующих стоят перед тяжелым выбором: содержать молельный дом во всем его великолепии так дорого, что на это уходят почти все пожертвованные средства, а для бедных почти ничего не остается. Католическая церковь веками решала эту проблему и придерживалась мнения, как мне кажется, обоснованного, хотя и не очевидного: тратя деньги на то, чтобы позолотить канделябры вместо того, чтобы обеспечить большее количество бедняков прихода едой и кровом, она придерживается иного представления о том, что составляет смысл жизни. «Для людей полезнее, – говорит она, – иметь великолепное здание для поклонения Богу, чем немного больше еды». Любой атеист или агностик, находящий такой анализ издержек и прибылей нелепым, может притормозить и задуматься, высказываться ли ему в поддержку перенаправления средств всех частных и государственных фондов, предназначенных для спонсирования музеев, симфонических оркестров, библиотек и научных лабораторий, на то, чтобы обеспечить питанием и более благоприятными бытовыми условиями наиболее нуждающихся. Осмысленная человеческая жизнь – не то, что можно непротиворечиво измерить, и в этом ее прелесть.