Паскаль Казанова - Мировая республика литературы

И мы, говоря о мировой литературе, говорим об особой территории, чьи земли и границы не совпадают с политической картой мира, о стране, невидимой для глаз, но доступной всем и каждому, в том числе и самым обездоленным, стране, где единственным достоинством и ценностью является литература. Мы говорим о пространстве, пронизанном взаимодействующими токами, благодаря которым обретают форму тексты, странствующие потом по всему миру. Говорим об особом государстве и порядке, который царит в нем, о его столице, провинциях и окраинах, о языке, который в этом государстве — главное орудие власти. Каждый в этой литературной республике стремится приобщиться к сонму писателей, а особые законы, по крайней мере, в самых независимых областях, ограждают литературу от произвола политики и национальных притязаний. Борьбу в ней ведут соперничающие языки, а революции бывают политические и литературные. Понять историю развития этой страны можно лишь исходя из особого ритма движения литературного времени, а также особого, свойственного литературе, понимания «современности», являющегося своеобразным Гринвичским меридианом литературы.

Разговор о Мировой Республике Литературы вовсе не означает намерения описать все литературы мира или скрупулезно их сопоставить. Речь идет об изменении перспективы, изменении точки зрения, об описании литературы с «определенного наблюдательного пункта» [3] F. Braudel. Civilisation matérielle, économie et capitalisme. Vol. 3. Paris, 1979, c. 9. , по выражению Броделя, что, возможно, изменит подход к ней критики и откроет в ней то, о чем не подозревают и сами писатели. Мы хотим показать, что законы, которые управляют этой республикой — законы соперничества, неравенства, своеобразной борьбы, — представят в новом, совершенно неожиданном свете самые изученные и много раз истолкованные произведения, в том числе и произведения крупнейших литературных революционеров XX века: Джойса, Беккета, Кафки, Анри Мишо, Генрика Ибсена, Чорана, Нейпола, Данилы Киша, Арно Шмидта, Уильяма Фолкнера и других.

Мировую литературу, ее историю и географию, где вехи и границы еще никем не обозначены, являют сами писатели: они есть и сама история литературы, и ее творцы. Задача критика мировой литературы дать ту особую литературную и вместе с тем историческую интерпретацию произведения, которая позволит снять противоречие между критикой изнутри, то есть той, что ищет уникальные законы уникального текста, и критикой извне, то есть той, что описывает исторические условия, в которых возникло то или иное литературное произведение. Именно критику извне всегда упрекают в неспособности понять истинно литературную ценность достижений писателя. Одним словом, речь пойдет о попытке разместить писателей (и их творения) в некоем огромном пространстве, где имеет значение и время, поэтому его можно назвать также пространственной историей.

Фернан Бродель, приступая к изучению мировой исторической политэкономии XV–XVIII веков, сожалел, что основные исследования, посвященные этой теме, «ограничены рамками Европы». «Я убежден, что историк только выиграет, если будет мыслить в мировом масштабе, — говорит он, — только такой масштаб имеет смысл. […] Мировая история экономики более понятна, чем история экономики Европы» [4] F. Braudel. Цит. произв., с. 8. . При этом он признается, что изучение экономических феноменов на мировом уровне «может привести в отчаяние как самого дерзкого, так и самого наивного» [5] F. Braudel. Цит. произв., с. 9. . Последуем же совету Броделя, и для того чтобы осознать, насколько всеобъемлюща литература и насколько все в ней взаимосвязано, будем исследовать ее в мировом масштабе, стараясь при этом сохранять благоразумие и осторожность.

Пытаясь осмыслить пространство такой невероятной сложности, мы будем вынуждены отказаться от специальных терминов, которые используются в истории, лингвистике, культурологии. Членение интеллектуального пространства утверждает дробное видение мира, — только разрушение всех барьеров позволит смоделировать пространство «литературы» как своеобразную Вселенную.

Писатель Валери Ларбо первым предложил создать «интеллектуальный интернационал» [6] V. barbeau. «Paris de France». Jaune, bleu, blanc. Paris, 1927, c. 15. , с дерзкой отвагой призывая вступить на литературное поприще интернациональную критику. Он мечтал устранить категорию «национальный», способствующую порождению иллюзии единственности, особенности и уникальности отдельного, обособленного литературного пространства, хотел разрушить границы, которых неизбежно придерживается литературный национализм. «До сегодняшнего дня, — пишет он в «Призыве святого Иеронима», — мировую литературу описывали, сопоставляя учебники разных национальных литератур» [7] V. barbeau. «Vers l’Internationale». Sous l’invocation de saint Jérôme. Paris, 1946, c. 147. Статья посвящена работе знаменитого компаративиста и друга Ларбо Поля Ван Тьегема «Краткий курс литературной истории Европы, начиная с эпохи Возрождения». Ван Тьегем был один из первых французских ученых, начавших создавать базу мировой истории литературы. . И продолжает: «В дальнейшем наука о литературе — отказавшись от всякой другой критики, кроме описательной, — неминуемо придет к тому, что все большее место в ней будут занимать две точки зрения: историческая и вненациональная». Генри Джеймс считает, что попытка смотреть на произведение с точки зрения литературы в целом даст совершенно новое, неожиданное и вместе с тем ясное понимание текста: «Смысл больше не ускользал от нас. Это было потрясающе и очень просто, просто и совершенно потрясающе, знание стало совершенно необыкновенным опытом». Наше исследование — попытка внять призыву двух писателей — Генри Джеймса и Валери Ларбо.

Наконец, эта история должна рассказать об обстоятельствах, относящихся ко всем книгам Пророков, память о которых сохраняется у нас, то есть о жизни, характере и занятиях автора каждой книги; кто именно он был, по какому случаю, в какое время и, наконец, на каком языке он написал; потом судьбу каждой книги, именно: как она первоначально была принята и в чьи руки попала потом, сколько разночтений ее было и по чьему решению она была принята в число священных, и наконец, каким образом все книги, которые теперь признаются за священные, соединились в одно целое. Все это, говорю, история Писания должна содержать.

Б. Спиноза. Богословско — политический трактат