Коллектив авторов История - Идеал воспитания дворянства в Европе. XVII–XIX века

Надгробная проповедь и связанная с ней торжественная речь, произнесенные в рамках погребальной церемонии Отто Магнуса, содержат целый ряд элементов, отражающих идеал дворянского образования [1054]. Остановиться именно на этом тексте меня заставила не подробность и четкость излагаемых в нем деталей, тем более что в данном случае автор как раз скорее ограничивается общими фразами. Напротив, этот случай интересен тем, что образовательная траектория покойного используется здесь именно в дидактических целях. Подобный подход встречается в проповедях довольно часто, но в данном случае он используется с особенным искусством и живостью.

В составленном Яблонским панегирике образовательная траектория героя отражает напряжение между, с одной стороны, тем, что герою было предначертано Провидением и предписано его социальным статусом, а с другой – его способностью соответствовать своему предназначению. Приступая к повествованию о воспитании покойного, Яблонский отмечает:

Хотя нам и не дано решать, когда и от каких родителей нам быть рожденными, и хотя высокое рождение достается нам как случайный шанс или, скорее, как дар со стороны Божественного Провидения, именно от нас зависит, используем ли мы эти преимущества мудро и обратим ли мы на пользу себе все те милости, которые Провидение нам расточает.

И именно так поступил покойный господин граф [1055].

Последующий текст проповедника отражает идеальную картину образования высокородного дворянина. При этом Яблонский раз за разом подчеркивает образцовое поведение покойного и с самого начала дает понять, что идеальное воспитание требует, в известном смысле, и идеального ученика:

Господь щедро одарил его, включая наследственную склонность к благочестию и всему благому, но также и не меньшую живость и исключительную способность к усвоению наук, приличествующих его положению.

Столь щедрые дары не пропали втуне благодаря похвальным усилиям его родителей, их высокографских сиятельств, приставивших к нему усердных наставников, так что, ко всеобщей радости и полному удовольствию, он удовлетворил все их чаяния своими ежедневными успехами в усвоении как пристойных его положению манер, так и приличных его возрасту познаний [1056].

Здесь и далее по тексту биограф упоминает как само собой разумеющиеся несколько элементов образования: роль родителей и гувернеров, а затем частного наставника (имя которого не называется); обучение в компании своих братьев дома, а затем в Польше; вероятную учебу в коллегиуме или дворянской академии в Польше; затем выбор Лейденского университета и предметов, обычно изучаемых дворянами. Все эти этапы, очевидно, подразумевались как необходимые части дворянского образования, и разъяснять их аудитории сколько-нибудь подробно не было нужды:

Итак, когда он выучил достаточно хорошо французский язык, в котором упражнялся ежедневно с самого детства, и получил также в латыни основания, достаточные для того, чтобы практиковаться в ней с большой легкостью, [его родители] сподвиглись передать его в 1679 году [т. е. в возрасте 14 лет] вместе с господами двумя его младшими братьями под наблюдение искусного наставника; итак, он был отправлен сперва в Торн [Торунь], а два года спустя в Позен [Познань] с тем намерением, чтобы он выучил, среди прочего, и польский язык, который мог ему очень пригодиться впоследствии, учитывая наличие у него высокопоставленных родственников в Польше и связанные с этим возможности установить с ними отношения [1057].

Таким образом, биограф настаивает на важности владения иностранными языками, проливая свет на их иерархию и оптимальную последовательность лингвистических штудий в среде прусского дворянства. Сперва французский, изучаемый с самого детства, поскольку он превращается к этому времени в международный язык общения европейской аристократии; затем латынь, необходимая для обучения в коллегиуме и в университете и придающая также некоторый налет гуманитарной образованности, являющейся отличительным признаком элит в целом. Существенно, что, подводя итог первого этапа обучения, Яблонский подчеркивает именно языковые способности и социальные навыки:

Что его намерения увенчались успехом, в полном соответствии с ожиданиями, и что господин граф преуспел благодаря выказываемому им рвению и затраченному им времени, видно из того, что когда через два года он вернулся к родителям, по требованию последних он продемонстрировал похвальную способность изъясняться и писать не только на родном языке, но и, равно свободно, на трех вышеупомянутых языках, и более того, во всех прочих отношениях вел себя так, что [родители] не усомнились отпустить его в 1685 году в Лейден одного, без всякого присмотра со стороны наставника [1058].

Менее явно в этом пассаже отражены характерные элементы родовой идентичности, объясняющие пребывание в Польше как часть стратегии выстраивания семейных и аристократических связей, вероятно в связи с потенциальными возможностями получения должностей: одна из ветвей семьи уже находилась на службе королей Польши, и дед Отто Магнуса был воеводой в Пернау (Пярну) в Эстляндии [1059]. Однако нуждается в объяснении поразительное молчание автора касательно характера тех школ, которые покойный посещал в Торуни и Познани. В большинстве панегириков представителей элиты обучение в том или ином известном заведении или под руководством известных наставников и ученых обозначалось очень четко, как источник престижа и важного жизненного опыта (мы приведем соответствующий пример в заключении).

Возможно, биограф считал, что в случае дворянина столь высокого ранга именно ему должно быть посвящено все внимание, так что хвалебные ссылки на какие бы то ни было авторитеты, кроме королей и принцев, были в данном случае ненужными и бестактными. Этим могут объясняться последующие пассажи, касающиеся обучения в Лейдене, где автор упоминает только изучаемые предметы, но не конкретных профессоров. Но в случае с учебой в Польше автор, судя по всему, сознательно опустил некоторые элементы, наиболее неудобные для него как для протестантского проповедника [1060]. Дело в том, что большая часть польского дворянства вернулась в XVII веке к католицизму; польская ветвь Денхоффов также была католической. Однако дворяне-протестанты не стеснялись, к ужасу своих консисторий, помещать своих детей в католические учебные заведения, если они отличались высоким качеством образования и аристократическим составом учащихся. Торунь, конечно, была по большей части протестантским городом, и там была протестантская гимназия, которую начиная с 1677 года возглавлял довольно видный учитель и историк Кристоф Харткнох (Christoph Hartknoch, 1644–1687) [1061]; вместе с тем с началом Контрреформации ей приходилось конкурировать в городе с довольно нахрапистым иезуитским коллегиумом. Мы не знаем, таким образом, где именно учился Отто Магнус с 1679 по 1681 год. Но в Познани образовательный ландшафт был несомненно католическим. Хотя в городе был и иезуитский коллегиум, с 1681 по 1683 год юный граф, скорее всего, учился в Академии Любранского (Lubrański Academy), программа которой прекрасно подходила для аристократической аудитории и была менее конфессионально заостренной, чем у иезуитов. Дополнительным преимуществом было обучение на польском, что соответствовало пожеланиям родителей Отто Магнуса [1062]. В любом случае компенсировать наиболее проблемные элементы программы позволяло наличие частного наставника.