Коллектив авторов История - Идеал воспитания дворянства в Европе. XVII–XIX века

При Николае I Министерство народного просвещения взяло деятельность домашних наставников под жесткий контроль, что привело к сокращению числа иностранных воспитателей, а домашнее образование со второй четверти XIX века утратило свои былые позиции [1031]. Связанная косвенно с этим процессом реформа Воспитательного дома 1837 года, приведшая к закрытию в нем всех профессионально ориентированных классов, положила конец и подготовке домашних наставниц для дворян из сирот и подкидышей, то есть детей, оказавшихся волею судьбы вне своего «звания».

Для императрицы Марии Федоровны создание класса наставниц было также и способом обеспечить будущее наиболее способных к обучению воспитанниц. В отличие от своих подопечных, получавших сравнительно глубокое, но ненужное им в роли «домашних хозяек» и «хороших жен» образование, выпускницы класса наставниц наряду с выпускницами Повивального института оказались, вероятно, первыми женщинами в Российской империи, имевшими профессиональную подготовку и поэтому способными самостоятельно себя прокормить.

Лютеранская реформация, провозгласив отказ от католической концепции спасения делами и от всех элементов литургии, связанных с представлением о чистилище, повлекла за собой и существенное изменение погребальных практик [1032]. Это выразилось в совмещении надгробной проповеди, основанной на толковании Священного Писания и отражающей надежду на спасение души верой, с надгробным словом в форме биографии, призванным воздать хвалу покойному и наставить собравшихся на путь истинный, указав им на его благочестивые дела как на пример для подражания [1033]. Представители элиты скоро привыкли к такому формату, усвоив обычай публиковать эти проповеди с приложением биографий, а частные лица и институции – обычай собирать их как образчики вероисповедальной литературы или же как элементы семейных архивов. Десятки тысяч таких брошюр, обычно переплетенные вместе в толстые тома, хранятся в немецких библиотеках и архивах, отражая зарождение, расцвет, а затем упадок этой практики на протяжении двух столетий (1550–1750) [1034]. В первую очередь, разумеется, эти социальные и религиозные практики затрагивали именно высший слой элиты, то есть дворянство.

Исходя из этого, вполне естественно было бы ожидать, что в таких текстах в какой-то степени будет отражен и тот образовательный идеал, который был выработан дворянством, постольку поскольку оно стремилось выступать как образец всевозможных добродетелей и, разумеется, представлять эти добродетели публично. При этом для понимания отраженных в них идеала и практик дворянского образования необходимо учитывать как характер этих источников, так и способы их бытования. Я не стремлюсь в данном случае представить статистический анализ описанных в погребальных биографиях дворянских образовательных траекторий: такая постановка задачи увела бы нас слишком далеко при крайне неопределенных шансах на успех. Вместо этого я ограничусь обсуждением в историко-критическом ключе самой уместности использования подобного источника для описания дворянского образовательного идеала. Чтобы рассмотрение этого вопроса не было чрезмерно абстрактным, я решил использовать в качестве конкретного примера в высшей степени познавательную надгробную биографию Отто Магнуса фон Денхоффа (von Dönhoff).

Я начну с рассмотрения характера данного типа источников, его преимуществ и ограничений с точки зрения изучения истории образования в целом и истории дворянского образовательного идеала в частности. Затем я проиллюстрирую эти положения примерами из выбранного мною надгробного слова и в конце предложу некоторые выводы.

Хотя биографии, содержащиеся в погребальных орациях, давно известны историкам и периодически использовались ими, систематически и в хоть сколько-нибудь серьезных масштабах они до сих пор не изучались. По инициативе Рудольфа Ленца, основателя (в 1976 году) проекта Forschungsstelle für Personnalschriften в Марбургском университете и одного из первых историков, настаивавших на важности изучения надгробных проповедей («Leichenpredigten»), были проведены четыре научные конференции по вопросам использования этого типа источников [1035]. В ходе обсуждений рассматривалось множество потенциальных тем и исследовательских вопросов, от теологии до медицины и демографии, включая литературу, музыку и, разумеется, историю смерти. Однако что касается социальной истории и изучения собственно жизненных траекторий, результаты были скромными. Возможно, причина в том, что эти надгробные речи представляются некоторыми историками недостоверными. «De mortuis nihil nisi bonum [dicendum est]», гласит латинская пословица, «О мертвых или хорошо, или ничего»: исходя из этого, надежность изложенной в таких биографиях информации не может не быть сомнительной [1036].

Как следствие, хотя отдельные исследователи начинают обращать внимание на важность этих источников для изучения истории образования, в целом их использование остается пока на самой ранней стадии. Упомянутая выше конференция в Марбурге позволила лишь затронуть эту тему в самых общих чертах [1037]. Недавняя работа американского германиста Корнелии Н. Мур [1038], вопреки ее заглавию, в основном посвящена характеристикам биографий как литературного жанра, тогда как собственно образованию в ней внимания не уделяется. Говоря шире, некоторые исследователи используют этот источник для рассмотрения отдельных элементов образовательных практик или отдельных социальных групп или социальных ролей: Катрин Келлер описывает практики образовательных путешествий, Свен Тоде – подготовку пасторов и теологов [1039]. Что касается меня, то я пытался использовать эти источники для исследования образования патрициата и детей купеческого сословия в Брауншвейге, а также возможностей для самообразования [1040]. Наиболее широкой по размеру охваченной выборки (559) и набору образовательных практик является мой собственный доклад о муниципальных советниках, представленный на организованной нами конференции немецкой рабочей группы по истории образования в ранее Новое время (Arbeitskreis Vormoderne in der Erziehungsgeschichte), посвященной образовательным траекториям в этот период [1041]. Но так или иначе, все это лишь первые опыты, где мы смогли лишь в самом общем виде затронуть ключевые методологические аспекты, включая проблему фактологической надежности этих источников. Основное внимание уделялось идентификации самих образовательных практик. Поэтому новизна предлагаемого мною в этой статье подхода состоит в использовании данных источников как в качестве иллюстрации образовательного идеала, так и в качестве отражения реальных практик [1042].