Игорь Грабарь - Репин

«Запорожцы» были, как и рассчитывал Репин, куплены Александром III для Русского музея за 35 000 руб. — наивысшая сумма, выпадавшая до того на долю русского художника. Третьякову удалось получить, кроме варианта картины, и первый абрамцевский эскиз, который Репин обещал ему подарить после окончания картины, о чем он и напомнил художнику в январе 1897 г. [93] Репин тотчас же принес эскиз в дар Галерее.

Получив деньги за картину и от продажи значительного числа этюдов в частные руки, Репин купил в Витебской губернии, на берегу Западной Двины, имение «Здравнёво», в 108 десятин, с большим фруктовым садом и налаженным хозяйством.

Московская выставка помещалась в Историческом музее и, видимо, радовала Репина, писавшего Стасову:

«Моя выставка здесь делает большое оживление . Народу ходит много . Залы светлые, высокие, погода чудная, солнечная. Много студенчества, курсисток и даже ремесленников толпится в двух залах и рассыпается по широкой лестнице. „Арест в деревне“ [94] , сто ит, и от этой картины, по выражению моего надсмотрщика Василия, „ отбою нет “».

«„Толстой пишущий“ куплен Мих[аилом] Алекс[андровичем] Стаховичем, „Малороссианка“ — Харитоненко. Завтра или послезавтра я еду к Стаховичу (в окрестностях Ельца); оттуда, на лошадях, мы проедем к Толстому».

«Суриков очень доволен моей картиной — „Запорожцами“…» [95] .

«Осенний букет». В. И. Репина. 1892. ГТГ.

«Толстой пишущий» — это «Толстой в яснополянском кабинете», переданный в свое время Стаховичем в петербургский Толстовский музей. Под названием «Малороссианка» значился на выставке тот самый портрет С. М. Драгомировой (впоследствии Лукомской), в украинском костюме, который он писал в октябре 1889 г. в своей петербургской мастерской вместе с В. А. Серовым. Последний был уже первоклассным мастером, имевшим в своем недавнем прошлом такие шедевры, как «Девушка с персиками» и «Девушка, освещенная солнцем», но репинский портрет «Малороссианка» — выше по мастерству и просто лучше серовского.

С М. А. Стаховичем Репин познакомился в предыдущем году. Пока продолжалась выставка Стахович уговорил его поехать к нему в именье с тем, что оттуда он его доставит на лошадях в Ясную Поляну. Репин соблазнился и поехал. Об этой поездке он писал тому же Стасову из Бегичевки:

«Вот уже целая неделя, как я, наподобие Данте, странствую. То сопутствуемый, вместо Вергилия, Михаилом Стаховичем, то один» [96] . Далее следует живописное описание длительных поездок в санях, с перегонами по 50 верст, в сугробах, в жестокую метель. «Вчера вечером я добрался до Толстого», — заканчивает Репин свое письмо [97] .

У Стаховича он сделал ряд отличных альбомных рисунков [98] . В Ясную Поляну он на этот раз не попал, но видел Толстого в Бегичевке.

В «Здравнёво», купленное в конце 1891 г., Репин поехал с детьми в мае 1892 г. Однако прежде, чем устроиться здесь, пришлось немало поработать и повозиться. Эти хлопоты почти не оставляли времени для живописи, до которой новоиспеченный помещик добрался только осенью [99] . Репина явно тешила новая роль и новые «сельскохозяйственные» занятия, о которых он писал Стасову в июле этого года:

«А я здесь, в „ Здравнёве “ (так называется местечко, принадлежащее теперь мне), живу самой первобытной жизнью, какой жили еще греки „Одиссеи“. Работаю разве только землю с лопатой, да камни. Часто вспоминаю Сизифа , таскавшего камни, и завидую чудесам над Антеем. Ах, если бы и [у] меня это прикосновение, близкое к земле, возобновило мои силы, кот[орые] в Петерб[урге] в последнее время стали порядочно хиреть… Адрес: Витебск , Здравнёво» [100] .

Через несколько дней Репин посылает Н. В. Стасовой собственноручный рисунок своего перестраиваемого дома, с новой вышкой и всякими удобствами, с подписью: «Вот какой дом тут у меня строится все лето» [101] . Со Стасовым началась размолвка, и Репин переписывается только с его сестрой.

Стасов затронул в письме вопрос о портрете Верещагина, который очень хотел бы видеть написанным Репиным. На это он отвечает, что он еще в Москве, где как-то обедал с Верещагиным, очень хотел написать его, напоминающего ему Стасова по манере, восторженности и особенно по склонности к увлечениям [102] . «Верещагина в Петербурге не поймать, — прибавляет Репин. — Станет он позировать! А я бы очень желал. Но его следует изобразить на воздухе, ведь он ревнивый пленэрист. Это было бы очень интересно. Но это можно только летом» [103] .

«Шах королю». Л. Н. Толстой за шахматами. 1891. ГТГ.

Осенью ему все же удается пописать, и он делает с дочерей Надежды и Веры два этюда на воздухе: с первой — в охотничьем костюме, с ружьем за плечами, со второй — с букетом цветов, в желтом берете — «Осенний букет» Третьяковской галереи.

Оба портрета писаны с тем смешанным чувством живописного задора при максимальной объективности, которое видно в портрете Кюи: прекрасно, сильно, но этой удаче вредит та доза холода, который с этого времени присущ большинству репинских портретов. Свободнее трактован третий этюд этой осени — «Белорус» Русского музея, хотя он и слабее двух первых.

Уже в конце предыдущего года Репин написал портрет В. Д. Спасовича, произведший фурор среди всех, кто его видал в мастерской у Калинкина моста. Знаменитый адвокат представлен по пояс, произносящим одну из своих прославленных защитительных речей. В левой руке он держит листок бумаги, правой жестикулирует, помогая речи. Живой человек, написанный с чудовищным рельефом, смотрящий на зрителя и бросающий ему в лицо слова пламенной речи.

Л. Н. Толстой в яснополянском кабинете. 1891. Собр. ИРЛИ в Ленинграде.

Но есть что-то неприятное в этом портрете, есть нечто, значительно снижающее и даже сводящее на нет всю силу изображения и весь пафос данного замысла. И не только потому, что, выдержанный сверху донизу в серой гамме, он слаб по живописи и беден по цвету, а и потому — и это самое главное, — что художник дал слишком много фотографии и недостаточно искусства. До сих пор — это наиболее объективное создание Репина, перед которым «Кюи» — сама свобода.

Голая объективность в передаче природы достигается неизбежно принесением в жертву активного отношения к жизни и артистизма произведения: чем более в нем активного артистического трепета и озарения, тем меньше только объективности, и наоборот. Объективизм тут же бьет художника по крепкой форме: посмотрите, как он выхолостил всю гранность форм лица, сведя его лепку к смазанно округленным одутловатостям носа, припухлостям щек, стушеванности скул, — весь череп какой-то мягкий, бескостный. Несмотря на всю внешнюю силу портрета, он внутренне и по существу слаб, при всей удаче характеристики.