Игорь Грабарь - Репин

Общий тон картины Русского музея столь же надуман, не высмотрен или недостаточно тонко высмотрен в действительности, как и в «Николае Мирликийском». Он условен, так как Репину по необходимости — впрочем, им самим для себя придуманной — приходилось все писать в мастерской: в эти полусумеречные часы, когда уже огонь костров начинает светиться, писать с натуры мудрено. Но для чего было связывать себя фиксацией именно сумеречного момента, заведомо усложнявшего и без того невероятно сложную задачу?

Репину оказалось мало материалов, привезенных им из Запорожья в 1880 г., и, окончив «Николая», он едет за новыми. На этот раз уже не на Днепр, а на Кубань, где надеется пополнить свой запас типов. В июле 1888 г. он едет на Кавказ, переваливает через Военно-Грузинскую дорогу в Тифлис и морем направляется на Новороссийск в Екатеринодар и конечную цель поездки — станицу Пашковскую [86] .

В мае 1890 г. он опять в пути; и на этот раз не ограничивается югом России, а задумывает поездку в Турцию, в Палестину; ему хотелось разыскать запорожцев, осевших в Малой Азии, но страшная жара заставила его бежать обратно. Он не добрался дальше Одессы [87] .

Да и ничего существенного он уже не мог внести в картину, так как в начале декабря 1889 г. она была уже окончена — вопрос мог идти только о мелочах. Однако в последнюю минуту, как всегда, Репин начинает усиленно то тут, то там переписывать. Он работает одновременно как над основной картиной, Русского музея, так и над вариантом ее, картиной Третьяковской галереи, переданной в 1931 г. Украинскому музею в Харькове [88] . В 1889 г. на картине еще не было крайней правой фигуры запорожца, стоящего спиной, в белом плаще, без шапки, а на его месте стоял, повернувшись в припадке смеха, толстый запорожец, протянувший левую руку назад и кверху. Найдя голову его почти точно повторяющей голову толстяка с седыми усами, в папахе, стоящего рядом, Репин решил его убрать, поставив на его место кого-нибудь спиной к зрителю. Ему хотелось этого еще и потому, что казалось недостаточным и условным ограничиться в такой человеческой гуще одной центральной тыльной фигурой лежащего на бочке, в то время как все остальные обращены к зрителю.

Друзья Репина, считавшие обреченную на гибель голову чуть ли не лучшей в картине, уговорили художника, перед уничтожением ее, сделать с нее копию. Так возник замечательный «этюд головы смеющегося запорожца», с запрокинутой рукою, помеченный автором 1890 г. и ушедший в Стокгольм, в собрание Монсона.

Еще до этого Третьяков торговал картину у Репина. О цене речи пока не было, но удочка была закинута. Он хотел взглянуть на прежний, московский, эскиз к картине, причем считал нужным оговориться: «Если самая картина будет в моем собрании, то и первоначальному эскизу быть там есть смысл; если же картина не попадет, то нужен ли он будет тогда, — трудно мне сейчас сказать» [89] . Репин неохотно говорил на эту тему, рассчитывая, что «Запорожцы» будут приобретены для формировавшегося тогда Русского музея; ему очень хотелось, чтобы в этот петербургский музей также попали его капитальные вещи: «не все же в Москву», подталкивали его друзья.

К этому времени относится выход Репина из Товарищества передвижных выставок. Он уже давно чувствовал себя здесь не так хорошо, как прежде: ему казалось, что даровитых молодых художников забивают старики, он видел, что ярые некогда революционеры в живописи уже много лет, как сами превратились в рутинеров, и, наконец, чувствовал, что на него косо начали смотреть после того, как стало известно, что он согласился войти в новую, реформируемую Академию художеств, в числе еще нескольких членов Товарищества, которых он к этому склонил. Горячий от природы, он решил порвать с передвижниками. Разрыв со своими старыми соратниками и друзьями был для него нелегок. Он долго колебался, прежде чем решиться на этот шаг, давая себе ясный отчет в том, что разрыв с передвижниками носил далеко не личный характер, а являлся ответственным событием, грозившим вызвать глубокие сдвиги в художественных группировках. Последний раз он участвовал на XVIII выставке, 1890 г., когда поставил всего один портрет Икскуль, уже тогда приберегая вещи для своей персональной выставки, задуманной им к 20-летию деятельности, т. е. к годовщине получения им большой золотой медали за «Воскрешение дочери Иаира».

Запорожцы. Центральная группа второго плана.

Запорожцы. Деталь правой стороны картины.

Запорожцы. Повторение — вариант. Харьковский гос. музей, изобразительного искусства.

Смеющийся запорожец. 1890. Копия, сделанная Репиным перед уничтожением этой фигуры на правой стороне картины. Собр. М. Монсона в Стокгольме.

Выставку Репин устроил совместно с Шишкиным в залах Академии художеств в ноябре 1891 г. Здесь появились «Запорожцы», «Явленная икона» и картина «По следу» (молодой казак в степи преследует татарина).

Кроме картин, было выставлено 34 портрета, 23 эскиза, 12 этюдов к «Парижскому кафе», 28 этюдов к «Явленной иконе», 21 этюд к «Проводам новобранца», 12 этюдов к «Речи Александра III волостным старшинам», 31 этюд к «Запорожцам». Сверх этого было здесь еще 22 этюда исторических вещей для различных картин, 38 разных других этюдов и 72 пейзажных этюда. Всего на выставке было 298 номеров [90] .

Для своей выставки Репин просил Третьякова дать ему из Галереи наиболее им ценимые вещи, но так как по утвержденным городом правилам ни одно произведение не могло быть выносимо из здания, то пришлось ограничиться отправкой — и то в виде особого исключения — только четырех вещей: этюда с Стрепетовой, этюда с Веруни Репиной — «Стрекозы», портретов Микешина и Сеченова. Кроме того, Третьяков отправил Репину несколько вещей из частных собраний, которые тот просил: портреты С. И., Е. Г. Мамонтовых и Мамонтовой-Рачинской, да несколько этюдов цветов [91] . Этот выбор показывает, что Репин был озабочен представить с особенной полнотой живописную линию своего искусства.

То же говорит и подбор других портретов выставки, таких как гр. д’Аржанто, профильный Гаршина, Куинджи, Поленова, Чистякова, Толстого, лежащего под деревом; Антокольского в мастерской и «Дерновая скамья». Из других портретов выделялись Климентова, С. Ментер, флорентийский автопортрет, Толстой в яснополянском кабинете. Из новых вещей были особенно замечены два женских погрудных портрета — М. В. Веревкиной, с рукою на повязке, и Е. Н. Званцевой, а также прелестная картина «Хирург Павлов в операционном зале», написанная в 1888 г. Эта последняя куплена на выставке Третьяковым вместе с профильным этюдом с Гаршина и портретом Чистякова, относящимся еще к 1878 г.

По окончании выставки в Петербурге ее перевезли в Москву, и Репин писал Стасову, что она производила здесь не меньшее впечатление, чем в Петербурге [92] .