Игорь Грабарь - Репин

Так тянулось долго: худой мир лучше доброй ссоры. Но постепенно жизнь становилась напряженнее и развязка была неизбежна. Репин купил для жены и детей в пожизненное владение квартиру на Карповке, в которой семья его жила до революции, обеспеченная вкладом в банк, дававшим ей возможность безбедно существовать.

Вернувшись в Петербург в июле 1887 г., Репин вынужден был сам, без жены, устраивать свою новую мастерскую и заниматься ее оборудованием. Написав два письма Третьякову и не получая на них ответа, он встревожился, успокоившись только тогда, когда ответ пришел. 17 августа он пишет Третьякову:

«Вернувшись сегодня только домой, я нашел ваше письмо от 2 августа. Оно меня очень обрадовало: я вижу, что вы ко мне не переменили отношений. Не получая так долго ответа на мои два письма о Крамском, я думал, что вы, вследствие разных наговоров о моем теперешнем семейном положении, не считаете меня более достойным вашего доверия и дружбы. Поняв это, я решился молчать и со своей стороны…» [55] .

Выбор царской невесты. 1884. Пермская обл. художественная галерея.

Откуда вернулся только что Репин, мы узнаем из писем его к Стасову от 19 августа:

«Только вчера вернулся я домой. И знаете ли, где я был? — В Ясной Поляне. Прожил там 7 дней в обществе маститого Льва. Написал, между прочим, с него два портрета. Один не удался, я его подарил графине. Другой пришлют мне недели через две. Он просил передать вам его „любовь и дружбу“» [56] .

Репин приехал в Ясную Поляну 9 августа, а уехал 16-го. О портретах его С. А. Толстая говорит в своем дневнике: «Репин написал два портрета Льва Николаевича; первый он начал в кабинете внизу, остался им недоволен и начал другой наверху, в зале, на светлом фоне. Портрет удивительно хорош» [57] . Это большой поколенный портрет в кресле, с книгой в левой руке, выставленный на XVI Передвижной 1888 г.

Портрет, писанный в нижнем кабинете, за письменным столом, на фоне книг, действительно нехорош, сбит по форме, коричнев в цвете и мало похож. С 1887 г. он висит постоянно в Ясной Поляне.

Кроме двух портретов, о которых говорит сам Репин в письме к Стасову, он сделал еще ряд рисунков с пашущего Толстого. С них он написал весною 1887 г. не менее известную картину «Толстой-пахарь» [58] .

Иуда Искариот. Этюд 1885. Был в собр. Е. М. Челноковой [ныне в ГТГ].

Г. Г. Мясоедов, художник. 1886. ГТГ.

М. И. Глинка в период сочинения оперы «Руслан и Людмила». 1887. ГТГ.

Третьяков уже давно и сам собирался заказать Репину портрет Толстого. Узнав, что тот только что его написал, он пишет ему:

«Но вот тут-то для меня и беспокойство: то ли сделано, что мне казалось необходимым и что можно сделать было только вам. Лев Николаевич — такая крупная личность, что его фигура должна быть оставлена потомству во весь рост и непременно на воздухе, летом; во весь рост буквально. Уведомьте меня, что вы сделали» [59] .

Репин показал это письмо Стасову, который написал по поводу него длинное послание Третьякову:

«Меня восхитило ваше последнее письмо к Репину — о том, что портрет Льва Толстого должен быть во весь рост! Правда, правда, миллион раз правда: Лев Толстой такой гений, что выше не только всех наших писателей и поэтов (не говоря уже о Тургеневе, Гончарове, Достоевском, Островском, но выше самих Гоголя, Пушкина и Лермонтова, наших вершин!), но даже большинства европейских писателей, а написав „Власть тьмы“ и „Смерть Ивана Ильича“ стал, может быть, недалек от самого Шекспира. Значит, такого человека надо изобразить для всех будущих времен и людей, на веки веков, от макушки до пяток, во всем его облике. Вы правы, миллион раз правы. Да и Репин, вероятно, сделал бы так сам, именно по этим соображениям, но у него есть какая-то несчастная страсть к портретам поколенным (собственно, для меня ненавистным! Уже лучше грудной (!!!), а во-вторых, он вынужден был обстоятельствами особенными: начал-то он писать портрет на холсте, который привез с собой, но остался недоволен и забросил портрет, не кончив (уже после докончил его немного и подарил графине Софье Андреевне); ему хотелось писать новый, другого холста с собой не было — по счастью оказался холст у молодой графини Тани (которая рисует и училась в училище у Перова). Значит, надо было поневоле брать то, что есть. Каков этот портрет — я не знаю, он еще не приехал сюда, но что чудесно, что прелестно — это маленькая картинка (масляными красками): „Лев Толстой, пашущий на своем поле“. Тут все чудесно, начиная с лошаденки и кончая последней подробностью. Я сам еще не видел — лишь завтра увижу, но все художники, да и простые люди, кто видел, — все восхищаются. Надеюсь, что ваши жадные, ястребиные когти тотчас распрострутся на этот маленький брильянтик. Не дай бог, чтобы кто-нибудь вас опередил. Про большой портрет я имею только вот какое сведение. Лев сам сказал Репину: „Ну, Стасов будет доволен этим портретом — ведь он и вас любит, да и меня тоже“. Ну, и тут же поручил передать мне его „дружбу и любовь“» [60] .

Скоро Стасов увидел и портрет и «Пахаря», по поводу которых спешит поделиться с Третьяковым своим восторгом:

«А как наш Репин идет вперед — просто гигантскими шагами! Вы уже увидите, что такое его портрет Льва Толстого и прелестная картинка: „Лев Толстой пашет“. Это — крупнейший исторический памятник, но вместе — один из изумительнейших „жанров“ всей русской школы» [61] .

Сам Толстой тоже был доволен портретом и писал Н. Н. Ге в октябре 1887 г.:

«Был Репин, написал хороший портрет. Я его еще больше полюбил. Живой растущий человек и приближается к тому свету, куда все идет и мы, грешные» [62] .

Написанный в три сеанса, — 13, 14 и 15 августа, как тогда же пометил на нем автор, — портрет является действительно памятником великому писателю. Сам Репин очень высоко ставил портреты Крамского и Ге. Мы уже видели, что портрет Крамского он приравнивал к вандейковским, так высоко он его ценил, и это свое мнение не изменил до конца. Портрет Ге он также ценил и писал о нем по поводу выставки 1884 г. Третьякову:

«Портрет Ге Л. Толстого очень похож, очень похож , художественная вещь и, несмотря на плохую технику, крупное произведение» [63] .

На портрете Ге Толстой пишет в Хамовниках, в Москве, сидя за столом, с опущенными глазами, наклонив голову и углубившись в свою рукопись. Отсутствие взгляда заставило художника все свое внимание отдать необычному, особенному строению черепа, которое столь характерно для Толстого и столь редко передавалось его портретистами — лучше других Трубецким в его конной статуэтке. Для этой черты его выигрышны только повороты в профиль и в три четверти, при которых чувствуется затылок. Но портрет без глаз — только полпортрета, почему огромное сходство в портрете Ге не могло быть углублено художником, подобно тому как мы это видим в портрете Герцена.